Самсон - Маша Сандлер

— Заедем перекусить, — он глянул на медведя, — «Макавто» подойдёт?

— Конечно, мистер Вильямс, — ответил я. — Если разрешите в машине снять с медведя ошейник.

— Разумеется, — ответил он. — Наслышан про твоего чудо-зверя. Повезло доктору Доббс, что ты на него наткнулся, а то так бы и сгинул. Мы с ней по слайпу разговаривали, она только и говорила о том, какой её Самсон уникальный медведь…

Мистер Вильямс по дороге всё рассказывал про доктора Доббс, но я не слушал, нужно было кое-что срочно выяснить, и я потонул в смарте.

Мы доехали до «Макавто», сняли с медведя ошейник и наконец накормили его тремя гамбургерами и тремя порциями картошки фри.

Потом мистер Вильямс сказал:

— Я сожалею, Евсевий, но ошейник придётся снова надеть — нам через город ехать, правила.

— Понятно, — сказал я. — Только у меня просьба, мистер Вильямс. Можем небольшой крюк сделать к Кокитламу? Очень хочется посмотреть, знаменитое место и всё такое…

Мистер Вильямс даже обернулся, посмотрел на меня.

— Да ты уставший, вот отвезём медведя, поедем к нам, выспишься и спокойно всё осмотришь, и на Викторию тебя свожу, и в горы, если захочешь.

— Нет, — ответил я, — надо сейчас. Прямо сейчас надо подальше в горы, мистер Вильямс.

Он перестал улыбаться. И молча развернулся на дорогу, ведущую в покрытые густым лесом горы, прямо в национальный парк Скалистых гор.

— В общем-то почти и по дороге.

— Да, — согласился я. — Остановите вот тут, пожалуйста.

Он остановил машину.

Я вышел и открыл дверцу медведю.

— Мы прогуляемся немного, — сказал я мистеру Вильямсу, — совсем недолго, не волнуйтесь.

— Постой, Евсевий, — сказал он и тоже вышел из машины. — Мы почти не знакомы с тобой, но Иван мне много рассказывал про тебя и про… Впрочем, всё это ерунда. Скажи, ты твёрдо знаешь, что делаешь?

— Да, мистер Вильямс, — ответил я. — Я, может, впервые твёрдо знаю, что должен сделать. Пойдём, Ыыгрых, — повернулся я к медведю, который вылез из машины и принюхивался к влажному воздуху.

Мы пошли по гравийной дорожке вверх, неспешно поднимаясь в гору. Прежде чем дорога вильнула за скалу, я обернулся и махнул рукой мистеру Вильямсу, чтобы не волновался зря.

Лес здесь вовсе не был похож на куземкинский. Такие высокие тёмные ёлки если и встречаются где-то в Подмосковье, то точно не у нас. Зато в нашем лесу легко зайти в густой кустарник, или невесть откуда взявшуюся топь, или заросли крапивы выше твоей головы, или бурелом. А здесь почти не было подлеска, плотный ковёр хвои устилал землю вокруг красноватых еловых стволов. Мы шли по дороге минут десять, поднимаясь всё выше и выше, потом свернули на тропку поуже. Стало ещё сумрачнее от высоких елей по бокам. Я слушал свои шаги, своё дыхание, дыхание медведя позади, время от времени сбивающееся на сип из-за ошейника. С тропки впереди нас то и дело спархивали какие-то птицы, однажды между стволов я заметил огромную, мне по пояс, муравьиную кучу, а по ветвям ёлок сновали какие-то мелкие зверьки, кажется белки. Это был живой лес, пахнущий мокрой корой, грибами, хвоей и чем-то ещё, неуловимым, неведомым… Наконец мы поднялись на плечо какой-то горы. Может быть, это был Кокитлам, а может быть, и нет, потому что я совсем не следил за направлением, не думал, как пойду обратно, ни о чём не думал.

— Посмотри, — сказал я медведю. — Красиво, правда?

Он выпрямился рядом со мной, его грудная клетка поднималась и опускалась мерно, он и не запыхался даже от подъёма, и не волновался. В отличие от меня, медведь ничего не боялся!

Не знаю, что он думал по поводу вида, считал ли он эти горы, эти влажные хвойные леса, это зелёное от растущих на берегу елей озеро внизу красивым.

— Снимай ошейник, — сказал я ему.

Он повернул голову и посмотрел на меня удивлённо.

— Снимай, ну! — воскликнул я, не в силах больше терпеть, подскочил к нему, расщёлкнул замок и сорвал эту дрянь с его головы, даже ободрал ему щёку жёсткой лентой.

— Ты должен идти! — сказал я, поискал глазами солнце, чтобы определить направление, не нашёл, ничего не определил и махнул рукой наугад: — Ты должен идти дальше, на север! Понимаешь? Ты понимаешь меня?

Он стоял, чуть опустив голову, и смотрел на камни у поворота тропки, по которой мы шли. Я никак не мог взять в толк, чего он медлит, чего молчит и вообще. Короче говоря, я заплакал как дурак.

— Ты должен жить свободным, — сказал я, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. — Если ты вернёшься к ней, она снова будет называть тебя Самсоном, она снова будет ставить эксперименты, ты будешь жить в клетке, и рано или поздно они снова попробуют…

Тут я окончательно разревелся, нюня, отвернулся от медведя, закрыл рукавом глаза. Не знал, что ещё ему сказать, как убедить, что это самое лучшее, что я могу сделать для него, самое правильное, что он может сделать для себя.

— Да, — сказал медведь, положив тяжёлую ладонь мне на плечо.

Я опустил руку и посмотрел на него.

Он улыбался.

— Да, — повторил медведь, — я не пойду к ней. И не пойду с тобой. Я пойду сам.

— Правильно! — обрадовался я. — Свобода!

— Свобода! — повторил он и заревел, зарычал. Так что громкое эхо этого рыка покатилось по горам.

— Ура! — закричал я, вторя ему. Ну, не знал просто, что ещё закричать.

Медведь сбросил с себя одежду и, продолжая реветь, стал прыгать вокруг меня, исполняя что-то вроде танца и одновременно, прямо в танце, переходя в аниму. Знаете, это в учебных фильмах и в карантинных боксах переход оборотня выглядит мерзко и страшно. Когда он делает это на свободе — это больше похоже на волшебство! Хотя, может быть, у меня от его пляски просто закружилась голова.

Когда он остановился, это был уже огромный одноглазый медведь, который сгрёб меня в охапку и едва не переломал кости. Такие уж у медведей объятья.

— Никогда не попадайся людям! — сказал я ему как можно строже.

Он лизнул мне лицо, понюхал воздух и, видимо определив направление, пошагал прямо через лес совсем не туда, куда я впопыхах ему указывал. Надеюсь, он и сейчас где-то там, в лесах национальных парков Канады, идёт своим собственным путём и не попадается людям. Я бы сказал, что надеюсь, что он помнит обо мне, но на самом деле было бы куда лучше для него, если бы он сумел меня забыть.

Я смотрел ему вслед до тех пор, пока его окончательно не скрыли от меня тёмные ветви елей, потом подобрал