Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

вел бы нас и мог спасти. Если бы планету собирались уничтожить в огне, мы бы все так же танцевали, но уже вокруг этого костра.

И, наконец, Европа. Айла привезла весь коллектив цирка в Шотландию, чтобы мы выступили как уличный театр на Эдинбургском фестивале «За гранью». Мы приняли решение отправиться в поездку в последний момент, и поэтому, несмотря на связи Айлы и ее деньги, в первые несколько дней мы не могли найти место, где можно заночевать. Город был переполнен туристами. В первую ночь пребывания там мы ночевали на кладбище, не сильно отличавшемся от тех, древнеитальянских, которые мы воображали себе в горячей ванне на Русской реке. Каменные обелиски, скорбящие ангелы и древние мраморные крипты в трещинах, оставленных временем и дождем. Я устроила себе постель в круге из кельтских крестов, наполовину покрытых мхом. На протяжении всей ночи мой сон прерывали странные духи: оранжевые кусающиеся мошки и разъяренные быки. Но страдания Айлы были еще хуже: феи Старого Света были в ярости от того, что фея из Нового вторглась в их владения.

К тому моменту, как на следующий день прибыли наконец несколько ее лондонских друзей, Айла была измотана и в бешенстве. Появилась Джессика с оранжевыми дредами – партнер Айлы в ее криминальных делишках, и Ангелика, одетая в женские шаровары, со шляпкой на голове, словно у тряпичной куклы Энн[74]. Она как раз провела все лето, бороздя Европу, танцуя, словно марионетка на самодельной музыкальной шкатулке. Отец Ангелики снял нам большую общую спальню в университете, поэтому наши кладбищенские ночевки под дождем были окончены.

Тем вечером Айла, я и Джессика отправились бродить по улицам. Мы нашли старую церковь, ее камни были почерневшими от времени и копоти, красочные витражи поблескивали в готических арочных окнах. Внутри было тихо и пусто. Айла и Джессика ходили прямо по церковным лавкам, обшаривая ризницы в поисках ценных вещей. Мне было тревожно наблюдать за ними.

– Нам не стоит этого делать, – протестовала я. – Что, если нас поймают? Что, если нас бросят в шотландскую тюрьму?

– Да ладно, Аманда. Церкви – это плохо, – сказала Айла, пытаясь меня успокоить. – Ты знаешь, как много страданий они принесли в этот мир?

Джессика, поджигая спички за столом алтаря и затем задувая их, добавила:

– Ручаюсь, они не так уж давно сжигали таких ведьм, как ты, прямо перед входом в церковь. Скорей всего, они получили деньги на постройку этого, грабя черных в какой-нибудь колонии в южных морях.

Они были правы. Но я не могла смотреть на это. Я вышла наружу и села на ступеньки, ведущие к входу. Несколькими минутами позже вышли Айла с оловянным подсвечником и Джессика с красной стеклянной безделушкой. От них они обе вскоре устали и оставили на каменной стенке, примыкающей к чайному магазинчику.

* * *

Моя Королева Фей была вне закона. «Мы не обязаны подчиняться законам, которые не мы писали», – говорила Айла. Мы не должны следовать правилам, написанным старыми белыми мужиками, которые выдумали их только для того, чтобы сохранить и приумножить свои богатство и власть. И главное при этом, что законным когда-то являлось порабощение людей, отбирание детей у коренных американцев или избиение своих жен. В момент совершения Айлой налета на церковь наша с ней свадьба была бы незаконной. С точки зрения Айлы, феи не обязаны следовать человеческим законам. Законы написаны не для того, чтобы принести пользу нам, они созданы, чтобы защитить кучку из нескольких жадных олигархов. Ибо какое количество законов за всю историю человечества было написано угнетенными? Аутсайдерами, изгнанниками, порабощенными: ведьмами, женщинами, людьми с ограниченными возможностями, психически ненормальными, бедными? Ни одного. Никогда.

Существованием за рамками Закона было для Айлы отрицание злого лицемерия господствующего капиталистического патриархата. Я тоже хотела существовать вне Закона, но я также понимала, что даже если мы отвергаем Закон, он не отвергает нас. Мы по-прежнему жили на его земле, мы по-прежнему считались его собственностью. Этот троп беззакония проходит сквозь всю американскую культуру, как глубокая красная вена, пульсирующая сквозь белый пуританский мрамор. Изгои – единственные, кто стоит за пределами загона для цивилизованного стада. Единственные, кто может быть диким и свободным. Инакомыслящие полицейские, боссы мафии, пилоты истребителей, лукавые ковбои, как Джесси Джеймс[75]. Даже у интеллектуалов есть свои изгои: Хантер Томпсон, Уильям Берроуз, Жан Жене. Я распознала изгоя в Айле, но когда такими изгоями в нашей культуре являются женщины, они всегда получают жестокое наказание. Тельма и Луиза, Жанна Д’Арк. Структура баланса нарушена и не вернется в привычную форму до тех пор, пока женщина не будет наказана за свои спесь и высокомерие («Алая буква»[76]), или не подчинится мужчине («Укрощение строптивой»[77]).

Долгое время я воспринимала ведьм как изгоев. Они находятся за пределами церкви, за пределами авторитаризма патриархата. Но хотя ведьмы – изгои и аутсайдеры, я не представляю себе их как преступниц. Закон Кроули гласил: «Поступать так, как ты желаешь – это и есть закон. Любовь – это закон. Любовь по желанию». Ведьмы двадцатого столетия добавляли: «Но никому не причиняй вреда». Трахайся с кем хочешь, принимай какие хочешь наркотики, носи какую тебе вздумается одежду, живи как тебе нравится, но не делай никому больно. Я думала о священнике, который придет в эту церковь, и обнаружит, что пропали кое-какие вещи, и будет чувствовать себя грустным и оскверненным. И хотя я была не согласна с принципами церкви, я не хотела вредить им. Закон Айлы был революционным, восстанием против Закона Отца. Она стояла на скале у обрыва, в отвращении повернувшись спиной к его миру.

Мчащиеся колесницы и горящие факелы. Группа театра пластики «Труппа Хаоса» исполняла «Калигулу» Альбера Камю. Руки и лица актеров, одетых в простые черные джинсы и рубашки, сверкали в темноте театра. Без декораций, и в принципе без какой-либо постановки, они изображали Рим с его колоннами, виллами и амфитеатрами. Темы спектакля были ясны: декаданс, эгоизм и стремление олигархов сжечь весь мир ради мимолетных удовольствий. Шоу оказалось метким. Строгим. Я сильно сомневаюсь, что кто-либо из его актеров закинулся кислотой перед выступлением.

После этого участники моей группы вместе со мной бродили по улицам в своих шутовских костюмах, паясничая и передразнивая людей в толпе, ходивших между театрами. Но я не получала привычного удовольствия. Парадокс все дразнил меня, что я играла роль унылого клоуна. Он подходил ко мне, гримасничая, скручивался и присаживался на корточки, тихонько всхлипывая, а затем вскакивал и широко мне улыбался, ожидая, что я начну смеяться. Я не могла объяснить ему, что чувствую. Что наша маленькая труппа просто бегала бесцельно, ночуя на