За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

нам сейчас лесовики приехали! Сейчас! Да никто бы не стал на шкуры ихние смотреть, под дорогой бы зарыли, а Караванщикам можно.

– Потому что они не мяса бы какого-нибудь привезли, ни зерна, а ножей или янтарь, да их же сравнивать нельзя – от них зависят. Не надо никому их убивать, невыгодно.

– Значит, что – помогает им. Хранитель Путей, так?

Рыжий сидел с сомневающимся видом, немного насупив брови, теребил подбородок.

– Ты сам что, веришь в это?

– Да нет, конечно.

– А ты как думаешь?

Чий поглядел на лица рядом с собой, серьезного разговора на эту тему все еще можно было избежать, даже сейчас. Он никогда не решился бы на него в Амбаре, только так, как до этого с Рыжим, в шутку, посмеяться внутри над этими их наивными доводами. Но теперь надо было либо отшутиться, либо говорить серьезно. Тут вмешался Дерево со своими соображениями насчет того, как они приносили жертву перед выходом в том самом, забредшем караване: положили на валуне у перепутья мясо и что-то там делали. А они-де, дураки, с Файсой, поверили, что мясо исчезнуть должно, и потом лазили ночью смотрели, еще жути на себя нагнали. – «Да чего говорить? Дети мы были».

Вместо ответа Рыжему, Чий, глядя на Дерево, сделал заинтересованное лицо и разрешающе махнул в его сторону. А почему бы не решился никогда? Он вдруг подумал, что не может так сразу вспомнить, когда-то очень давно он об этом думал, определился. Решил раз и навсегда, а вот теперь не может сообразить, из-за чего появился этот его вечный принцип «не выделяться», и отшлифованная за годы манера вести себя согласно ему. Боязнь казаться таким, какой он на самом деле, что бы не подумал ненароком кто-нибудь, что может его интересовать что-то кроме бражки, Амбара, кто больше мяса принесет и обсуждение, какую из соседок Чуба или Косолапа можно легче уговорить в Амбаре на ночь остаться. Это были едва ли не единственные области пересечения их интересов. И как он когда-то решил, надо проявлять здесь рвение и инициативу, даже не показные, верить в это, растить их в себе. Сейчас-то, конечно, многое поменялось, но он ведь и до сих пор свое нежелание играть в пристук, в котором, в отличие от чакры, где надо было думать, все решалось случайной комбинацией чисел, объяснял тем, что у него болит кисть, а не правдой, что он не имеет желания убивать время, хочет его проживать, тратить, чтобы оставались воспоминания, а не следить полвечера, как камни показывают двадцать три, четырнадцать, восемь, тридцать четыре, двадцать три… и так до усталости в глазах, до тупой пустоты в голове. Из-за чего? Отца? Да вроде. Не хотел, чтобы считали похожим на него. Он мысленно усмехнулся. Нет, не прав ты дед Кунар, ошибся во мне. Ему-то ведь также пришлось, знал, что смеются над ним, знал же, не мог он не замечать и пошел на это. А я не в него, я так не умею – не выделяться…

Они уже шутили, смеялись: «Ага, еще кусок здоровый быв, лучше бы мне отдали». Дерево, ссутулившись, нелепо наклонив свою длинную шею, хохотал, прищурив веки. Чий глядел, как трясется у него на загорелой груди, пятно давно не мытой грязи. Ради чего, ради кого и из кого не выделяться – из таких вот, чтоб уважали и своим считали? Почему? Боюсь? Их? Нет конечно, привык, завяз. Внутри поднялась злоба.

– Чего ты говоришь, детьми были, и до сих пор ты ничего не понял, – он подождал, пока Дерево повернет к нему удивленное лицо, – а мы вовремя, пахоты в борозду, тряпки от старых платьев зачем зарываем? Чтобы взошли?

– Да тут-то другое…

– Что другое тут? А? – он почти крикнул. – Да, конечно, другое, мы мясо не зарываем, а они тряпки на перекресток не кладут. Другое тут.

– Ну, мы-то и не надеемся ни на что. Несерьезно. Да подожди, вот смотри…

– Чего? Какое смотреть?!

– Дай договорить.

– Что ты мне скажешь? Ты мне скажи сначала, что тут другое такое.

– Да погоди.

– Ну что другое, ты понимаешь, что здесь другое?.. Ну!?

– Дерево замолчал на мгновенье, оценивающе и удивлено его рассматривая.

– Разница у них и у нас в том, что там вот таких как ты меньше, которые не понимают суть того, что делается в Деревне даже, но лезут обсуждать, как у других. Несерьезно мы, а они как вообще, ты откуда знаешь? – он закончил, и у костра наступила тишина.

– Их разглядывали семь пар широко открытых глаз. Губы сжаты. Ждали.

– Да чё ты орешь, а?!

– Все, успокойся, – сказал Чий уже тише.

– Чё орать?

– Он развернулся, ища глазами поддержки, с того края от него сидел Ворот.

– Ну, а ты мне что в ухо орешь, сядь нормально, – он криво осклабился.

Они замолчали. Дерево рассеянно глядел в огонь, напряженно выпрямив спину. «Глупо, он ведь так и не понял ничего, - подумал Чий отходя. – Что я объяснить хотел? Я наорать хотел. Не надо мне, чтобы он умнее стал. На собственную дурь разозлился». Он повернулся к Рыжему:

– Так ты что спрашивал, как я считаю?

– А… Ну… – Рыжий не сразу понял, что он имеет в виду.

– Ну, во-первых, ты неправильно вопрос задал. «Почему одни они знают?» Кто они?

– Караванщики.

– Тот караван, что у нас был, с Дальнего юга. У них там нечто вроде деревни своей, ну в смысле не деревня, конечно, по-другому. Путь здешний я слышал – от Высокой Степи идет, южнее, и вон туда к западу, там озеро дальше какое-то быть должно, из-за него краску зеленую для ткани везут. Слышал? Там еще одна, как бы ее? Не деревня, она на самом деле, хотя не знаю как там, может, и живут. Между теми и этими связь какая-то, конечно, есть, право там одинаковое почти, охраняют друг друга, но говорят по- разному и выглядят, в том караване человек пять оттуда было, темные, бородатые, хотя они ведь все разные, кто смуглый, кто светлый. Вон тогда один светловолосый был голубоглазый, я расспрашивал, так он с севера откуда-то, говорит, все там такие…

На самом деле это было немного не так,– но уточнять Чий не стал – ему до сих пор было немного неприятно это вспоминать. Запомнился случай ему хорошо. Светловолосый был молодым, еще даже не мужиком, пацаном, примерно, как сейчас Драр, худощавым, в сероватом плаще, с богатой красивой застежкой. Светло-голубые глаза очень необычно выглядели на фоне сильно загорелого лица. Было ясно, что он откуда-то издалека. Чий заинтересовался, сбегал домой, подыскав на что можно поменяться, вернулся назад, выторговав у него какую-то безделушку. С ним было еще несколько караванщиков. Чий спросил его, откуда он. Светловолосый