За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

собственной инициативе, на другую перешел. Ты же фактически оправдание придумывать стал, вроде бы законное обоснование, только не явное, не прямое, зато начни каждый вечер это обсуждать, кто что чувствует, а кто не чувствует, и через три дня домой пойдем, а вроде и не говорили не о чем. Надо было тебя остановить, вот и остановил. А как еще в той ситуации было?

– Явное – неявное, надумал что-то и хочешь, чтобы я понимал это. Ты что, до сих пор веришь в то, что мы дойдем куда-то, глупость это все, тут одно из двух: либо мы сейчас поворачиваем, либо с Болота. Я хочу, чтобы сейчас, и ты хочешь на самом деле, только тебе же нравится умником у нас быть, в серьезность намерений поиграть, «надо стараться и делать все возможное». Все, Чий, наигрались, домой я хочу. А вы вдвоем оставайтесь, он управлять будет, а ты делать все возможное.

Вот так ты теперь. «Надумал и хочешь, чтобы я понимал» все ты понимаешь, там где-то, может быть, сам себе в этом не признаешься, и разговор тот не случайно затеял.

– Шибко взрослый, да? Ты забыл уже, из-за кого мы тут вообще. Тогда сглупил, а сейчас он повзрослел у нас, резко, за неделю, Дурак ты! – он встал и отошел на несколько шагов.

А ведь прав же он, наверное. Не получится этого торжественного возвращения, посиделок у брата, для чествования своей гордости, не будет ничего, даже не смотря на то, что с Израном. Опять Шага, по-твоему выходит, если даже он это понимает, то точно, так и будет. Не можем, значит, мы дойти, объективно. Только не понятно в таком случае с кем это Краюха спорить решил, с собой что ли, он же сам тогда, меня слушать не за хотел, а сейчас тоже самое мне доказать пытается, и едва ли, не теми же самыми словами. Тогда мы у него надумывали и сейчас, «надумал что-то и хочешь, чтобы я понимал».

Захотелось пить. Он опустился на корточки, пошарив в поисках бурдюка, механически, по привычке, не задумываясь. Воды сейчас там не было. В куче вещей на земле в пальцы попался шнурок, и вслед за этим он ощутил сильный укол. Он одернул руку. На шнурке, в комьях подсохшей глины, что-то висело, в тусклом свете он не сразу разглядел, что это было. Это было застежкой от плаща. Он потер о траву. Простенькая застежка, со шпилькой. Она зацепилась там, на дне, когда он черпал воду. В Деревне таких не носили. И у лесовиков. Он даже улыбнулся, ей вообще здесь было не место, просто не могло ее здесь быть, а она была, висела, зажав шнурок в сгиб шарнира шпильки, чистая, без ржавчины даже… И тут его осенило, он оглянулся на Степь, мирно спящую вокруг, на изрытую землю.

«И ничего не случилось! – удивился он. Ведь мир же перевернуться должен был. Просто так. Раньше ему казалось, что в таком случае, если подобное произойдет, все будет по-другому: может, и не было бы никаких геройских чувств, но хотя бы, что ли, понимание опасности, осознание. А все случилось так нелепо-обыденно, вокруг него ничего не произошло, из-за того, что в руках он держал Доказательство. Ночь, тишина, костер. Наоборот, лень было отрываться от всего этого и думать о том, что произошло, зная, что о другом говорить им сегодня уже не придется. Он посмотрел на Рыжих, сидящих рядом с ним, это было даже смешно, он улыбнулся. Да что там говорить!.. Ведь это никакое не стадо было! Это были кочевники, копыта орды бродячего народа. Сколько их? Это не набег, это война. «Нет, не война, – Чий оглянулся. – Бойня. Завоевание. Тут буквально день назад стояло ядро вражеского войска». Медленно обдумал он непривычные, давно не упоминавшиеся слова: «Ядро», «вражеского». Он вспомнил, как это обычно бывает: где-то там сейчас, рядом с Деревней, ночуют в Степи дозоры, разведка, еще не обнаруженная или уже пробовавшая силы в схватках с их селянами, которые думают, что это очередной рейд грабежа, от которых, хотя и отвыкли, но помнят еще, привычные, и не подозревают там, что вскоре на них обрушится вот это, и тогда их уже никто не спасет, лавина людей растопчет их. И ничего не случилось…»

– Сходили мы, – голос показался совсем не своим.

В его сторону обернулись. В голове промелькнула паническая мысль, что, может, он все же ошибся. Он поглядел на руку. Нет, все верно, все правильно. По-другому быть не могло.

Он поднялся на ноги и подошел к Израну.

– На, узнаешь? Со дна. – Чий кивнул на яму и подождал несколько мгновений. – Понял? Да оно это. Когда воду черпал, зацепилась. Все, Орда.

Изран недоверчиво держал застежку на ладони. Его обступили.

– Может, случайно?

– Да какой там случайно! – он в первый раз повысил голос. – Такие здесь не носит никто, кто ее здесь бросил? Давно упала, да? Она же железная, а на ней ржавчины ни пятнышка. Дураки мы – «стадо, стадо». На землю гляньте. С чего это она у ямы такая истоптанная, вода глубоко, скот не достанет, что они пялились туда, стояли.

Круглыми глазами на него смотрел Суран:

– Чий, это точно?

– У тебя глаз нет!? – нагнувшись, заорал он ему прямо в лицо. – Без головы родился!? Она же не пересыхает никогда, а там воды вот так. Руки помыть не хватит, зато берег в рост мой скользкий.

На него смотрели со страхом, все, даже Ворот, даже Изран, и с чем-то еще во взгляде, с каким-то ожиданием. «Уходить нам отсюда надо», – донесся до него шепот. С надеждой смотрят, надеются. Он замолчал на мгновенье от неожиданности.

– Что вы еще от меня ждете?

– Уходить надо, собираемся быстро! – Дерево схватил мешок, торопливо пихая в него что-то с земли. – Отсюда, главное…

– Да выкинь ты эту торбу свою!!! Придурок! – Изран, подскочив к нему, сбил с ног.

Дерево неуклюже, перелетев через мешок, поджал под себя ноги и, взявшись за лицо, замолчал. На Чия это почему-то произвело впечатление, эта его поза жалкой покорности. Он слушал слова и видел, как Дерево падает, после удара.

– Уходить надо? Куда ты, скотина, уйдешь?! Уходить. – Изран стоял посреди них, выпрямив спину в своей всегдашней решительной позе – большие пальцы рук заткнуты за пояс. – Мысли какие есть? Решать надо.

«Их даже не десять тысяч тут, далеко!» – панически пронеслось в голове.

На миг Чию подумалось, что все это не по-настоящему: ссутулившийся молчащий комок на земле, испуганный Изран, вся их старая жизнь, которой теперь больше нет, выживет Деревня, не выживет, все равно – прежняя жизнь уже мертва с того самого мига, как сверкнул