За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

развернувшись от света к ним, человеческий силуэт поднял что-то с земли и пошел в сторону рощи.

Болото.

Опорная нога у него плавно погрузилась в жижу, Кольма завалился в бок и, неловко взмахнув руками, с головой ушел под зеленые листики кувшинок в стороне от тропы. Они опешили. Тольнак, шедший впереди Чия, кинул ему сумку и прыгнул за Рыжим.

– Куда, дурак, копье держи.

Сумка запуталась у Чия в ногах, и, когда Тольнак дернул за древко, упал лицом в черную, поднятую ногами грязь. С боков на него налетели, помогая вытягивать. Он отошел, пытаясь вытереть глаза и губы.

Кольма был весь черный, отплевывал грязь. Единственным участком другого цвета были белые, вытаращенные белки глаз на взъерошенной голове.

– Ты что, смотреть не умеешь, пьяный, что ли, из-за тебя человек жизнью рисковал!!!

– Да я-то тут…

– Рот свой закрой!!! – Изран заорал еще сильнее, приблизив вплотную свое лицо к запачканной голове. – A-а! Тупой, что ли? Не видит он, куда наступает! Я сейчас тебя, придурка, веревкой обвяжу, если тебе думать вредно, за башку и тянуть тебя буду, чтоб с тропы не сворачивал. Ну, это понять трудно, что ли?… Чтоб все…

Чий, спрятав лицо в ладонях, устало опустился на корточки, подумав о нелепости позы – сидеть на корточках, когда воды по колено.

Мари кончились, как мы так дальше идти будем, вот также по сотне раз на дню? Всё, ведь вот оно – завопили, дальше им уже не хочется, им домой хочется, как скотине, с поля в хлев, ночью, когда сатров учуют.

– Ты не насиделся? – Изран смотрел на него, какой-то особенно сегодня злой, насупив брови.

– Чий молча встал на ноги. Понимает, чувствует, вот ему когда все возможности появились, теперь их только подальше зайти надо заставить, а там сами умолять начнут вернуться. А я как?..

Идти в жиже было неудобно, ноги проваливались, хлюпали, по мари все же было легче, хотя говорят ведь, марь опаснее, но теперь это было уже все равно, теперь было только Болото, еще с вечера сплошное. Только изредка попадались крохотные участки мари, часто такие маленькие, что им даже нельзя было поместиться вдевятером. А один раз попалась чистая сухая полянка.

Закатанные штанины все время раскручивались от набившегося ила. Он сперва тратил на это время, поправлял, останавливаясь, а теперь уже не обращал внимания. Он подумал, как это, наверное, будет противно вечером, мокрая, липнущая к телу грязь, взявшаяся сверху потрескавшейся коркой, хотя кто знает, где они вообще вечером будут, может, вот в так же – в хляби.

Чий вдруг подумал, что он не помнит, когда это с ними произошло, в какой момент они все захотели обратно и почему. В низине, что ли, перед марями? Нет, их уже и тогда трясло, ещё до следов или нет? Наверное, в дождь или после. Он попытался вспомнить тот день, который был после.

…Утро было непривычным: дальние края рощи с очертаниями веток и Степь, как в молоке, тонули в тумане. Стояла безветренная тишина, только щебетали в кустарнике мелодичные птичьи голоса. После вчерашнего ливня, ночного холода, беспокойного прерывистого сна вповалку, когда просыпаешься от чужого озноба и слышишь монотонное шипение снаружи, эта мягкая прохлада оказалась неожиданно приятной. Кроме того, пока не пройдет туман, было ясно, что никуда они не пойдут. Нельзя было разобрать, в каком точно направлении надо двигаться, когда ходишь по Степи в тумане, легко можно сбиться с дороги и сделать крюк. Это даже хорошо – законная возможность отдохнуть, хотя бы и немного. Да в такой ситуации любой бы отдыхал, и с туманом, и без тумана оправдание себе какое-нибудь выдумали, и сушились бы сидели, мол «не мокрыми же идти, зерно надо на солнце прогреть, а то пропадет все» и в таком же духе, хотя, строго говоря, это можно на первом перевале сделать, потрудиться бы побольше пришлось. А вот мы бы пошли, нас бы Гроза Амбара пинками погнал, если бы обстоятельств не было, ему же только дай услышать, что кто-то оправдываться начал. И сам бы первым пошел. Хотя правильно, конечно, по идее. Но думать о том как надо, и как правильно, сейчас не хотелось.

Чий с наслаждением потянулся, растянувшись под раскидистым деревом, склоненным над землей вчерашней бурей, и сел. Он бодро пробежался на другую сторону рощи, сбивая босыми ногами росу с травы. Тент еще не убрали, сейчас с тыльной стороны он выглядел причудливо из-за тумана, сбившаяся черная глыба, ребристая от растопыренных веток. Внутри пахло сыростью, был полумрак, в котором проглядывались очертания маленькой человеческой фигуры.

– Где все? – он присел на какой-то влажный тюк. – Я уходил, еще валялись.

– В чакру, что ли, собирались, вроде, где привал был, еще Тольнак с Деревом тоже куда-то хотели.

Суран сидел с сонным видом, чумазый, растрепанный, в перекрутившейся рубахе.

– А ты чего, только проснулся?

– Да я давно уже, вставать не хотел.

Чий провел пальцем по полу – сплошная растоптанная ногами глина с сорванным дерном, с втоптанной травой, казалось невероятным, что они могли здесь спать. Снаружи заглянул Изран.

– Туман, – с какой-то вопросительной интонацией сказал он.

Чий покачал головой.

– Не видно ничего. Где все?

В чакру играют.

– Сыро. Просушить потом надо будет, – Изран потрогал материю. – Ну что, пойдем, поищем, или ты тут сидеть будешь?

Снаружи стало еще светлее. Теперь с этого места была видна вся роща и даже кусок поля за дальней окраиной.

– Захватим? – Чий кивнул в сторону тента.

Изран махнул рукой:

– Пойдем, сами заберут. Зачем пошли только, нет чтобы, встать убрать все, на поле отнести. Глаза открыли, пошли в чакру играть, обрадовались – время у них появилось. Вчера, не ожидали, дождь пошел. Из-за того, что самим, все равно промокли ведь, так испугались сразу, а сейчас обратно…

Они шли рядом. Чий глядел на него сбоку и думал, что Изран теперь это совсем другой человек, они не совмещались, сегодняшний деловой и вчерашний, хмурый, безразличный ко всему. Действительно, как будто вчера не он был, под дождем я его представить сейчас не могу. Из-за чего он так? Он еще раз поглядел на него со стороны. Домой хочет, старается, держится.

– Тольнак с Деревом пошли куда-то, еду, наверное, ищут.

– Ну, хоть кто-то, – Изран поглядел в его сторону и улыбнулся. – Так ты что думаешь, я злой на них? Ругать их, как мама, собрался? – он рассмеялся. – Мне все равно. Совсем. Я просто не понимаю, как так жить можно? Как ты их, детьми назвал? Вот точно.

Суран оказался прав. Кроме двух человек на месте старого привала сидели все. На рыхлом степном черноземе было криво обозначено поле. Особого интереса у них заметно не было, выглядели скучающе, как-то угрюмо, и вроде даже почти не говорили. Они