Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина повсхлипывала и начала:
– Люди балаболят… А Пашка мой молчит как не знаю кто…
Тетка принесла ей воды и вмешалась:
– Ну будзе, Пелагея.
– Паша у меня вумный. Слабохарактерный только. Ото ж батька-покойник. Как выпить зовут – и нет его. Пьянка и сгубила. Я ж сама Пашку-то ро́стила. Ничего не жалела, последний кусок. Легко ль мне пришлось? Эх, грех… – Пелагея замолчала.
Я спросила тетку:
– Можно я пойду лягу? Зачем это все выслушивать?
Но тетка вздохнула:
– Сядь. Не убудзе. Перад людзьми няудобна.
– Ты ж пойми, девонька, – продолжала Пелагея, – он неплохой же, Пашка мой. Дружки это его. Уж сколько раз я говорила, и кричала, и уговаривала – брось ты их, добра не будет. И что – так и вышло. Все Владек с евреем этим. Поляк этот – черт. Как земля носит? Что он, что батька его.
Я не выдержала:
– Зачем вы мне говорите это?
– Так Пашка-то… Молчит как не знаю кто. Но что ж это? Как ни крути – а институт теперь – тю? Я так понимаю?
Пелагея снова заплакала. Тетка стала утешать:
– Ты, Пелагея, не спеши. Не гони коней-то.
Пелагея помялась и шепотом спросила тетку:
– Как бы она того… не понесла?
Тетка перекрестилась:
– Господь милует. Управимся як-небудзь.
Пелагея вздохнула с облегчением и снова принялась за свое:
– Ты, девонька, тока в милицию не ходи, я тебя прошу. Хочешь – на колени встану. – Наконец Пелагея сказала, ради чего пришла, и вправду собралась упасть на колени, но тетка ее удержала:
– Будзе табе! Не пойдзе яна!
– А то что ж – тюрьма? Что ж я его ро́стила? Один он у меня, Пашка…
– Не пойдзе яна, говорю! – Тетка начала злиться.
Но Пелагее было мало:
– А жениться – так тож где справедливость? Он не один же, Пашка… А все поляк этот подбивал! Он, черт! И жиденыш…
– Ты про что гэта толкуешь? – удивилась тетка.
– Ну так кому из них жениться? Пашке, что ли?
– Ну!
– Так не один же он! А поляк? А жид? Где справедливость?
– Як не один? Не один? – Тетка вскочила и уставилась на меня, прижав руку к сердцу.
– Можно я пойду лягу? – сказала я.
– Так ты не знала? – изумилась Пелагея. – А кто ж тогда разнес?
Тетка запричитала:
– Ай моя ж ты девочка! А что ж я мамке твоей скажу? Ай-ай-ай!
Пелагея, заметив, что тетка ей больше не союзник, деловито заговорила со мной:
– Ты, девонька, главное, в милицию не ходи. Добра не будет. Эх, грех…
– Да не пойду я…
– А насчет женитьбы… Ну на что он тебе, Пашка? Бесхарактерный он как не знаю кто. Тяжело ему будет на свете. И нельзя ему жениться – институт…
– А гэта самое – можно? – разозлилась тетка.
– Да какая женитьба? – не выдержала я.
– Так я и говорю. Еврей не женится – у них вера другая. И Фира ни в жисть не согласится. А Владек – может. Ты бы пошла сама, Алеся, к Лобановским. Глядишь, решили бы чего.
– Ну чего удумала? Мне и к Лобановским идти? – испугалась и перестала плакать тетка.
– Ну не мне ж?
– А кому?
– Дак вы сами промеж собой решите, который…
Этот разговор мне порядком надоел. Женихи, кто пойдет к Лобановскому. И никому не было дела до меня. До того, что со мной случилось. Я встала:
– Вот что. Не нужен мне никто. Не надо жениться. И с чего вы вообще это придумали? Мне шестнадцать лет вообще-то.
– Ну кто-то ж теперь должен? Положено у нас вроде как, – удивилась Пелагея. – Как же ты потом?
– Как-то, – огрызнулась я. – Уж не с Пашкой вашим.
– Странная ты какая… Паша в институт, между прочим…
– Уж какая есть. – Я поняла, что только так можно выставить отсюда Пелагею.
– Паша, может быть, ученым видным станет – так директор сказал.
– Не нужен мне ваш Паша!
– Ну так я пойду? – Пелагея поднялась из-за стола. Но не радостная, а скорее разочарованная. Кто-то посмел не восхититься ее Пашкой.
Тетка стала ее выпроваживать:
– Ты иди, иди, Пелагея. Придумала – к Лобановским мне самой идти.
Уже в дверях Пелагея сказала тетке:
– Не хотела тебе говорить, Алеся, но девка твоя какая-то как будто того… – и покрутила пальцем у виска.
– Что того?
– Не пойму, что надо ей… Странная…
– Ой дак ты иди ужо. Разберемся без тябе, – проворчала тетка.
Закрыв дверь, она села рядом:
– Ох, беда-беда… Что люди скажуть?
Тетка повздыхала и пошла доить корову. Перед сном сказала:
– Ну, утро вечера мудренее. Як-то да уладится. А люди поговорят и перестанут.
– Вы только папе не говорите.
– Ох… Главное, чтоб люди не сказали… Яны такие – злые…
Я не могла заснуть и все думала, так ли это. Злые ли люди? В школе нас этому не учили. Даже наоборот. Партия, комсомол говорили про другое. Русская литература тоже. Благородство. Зло должно быть наказано. Но как же в жизни? Почему папа послушал не меня, а Гумерова? Не выставил его вон. Не защитил меня? В ушах звучали слова милиционера: «Может, ты что не так сделала, пококетничала там, а они не поняли?» Снова я была безоговорочно виновата. Все думали только про свою шкуру. Как же так? Я не нашла ответа. Хотела одного: чтобы все поскорее забылось и меня оставили в покое.
Глава 14
Но на Пелагее мои злоключения не закончились. Утром я проснулась от криков на улице. Выглянула в окно – к нам бежала, потрясая руками, полная женщина с цветастым платком на голове:
– Ах ты ж, ах ты ж…
Тетки уже не было дома. Я заспалась, не встала ее провожать и теперь с ужасом поняла, что дверь не заперта. Женщина без стука забежала в сени и вот уже с грохотом распахнула дверь в хату:
– Их зол вЭйнэн аф дАйнэ [3]! Ах ты ж стерва такая! Ты чего на моего сыночка наговариваешь?
– Я не…
Но женщина не слушала, она, не глядя на меня, заметалась по хате:
– Я, как честная женщина, спросила: «Сима, это правда, что говорят? Ты там был? Скажи маме правду!» И мой Сима, он никогда не обманывает маму, он сказал… он поклялся, что его там даже и не было. И он даже не видел и не слышал ничего…
Я растерялась и не знала, что ей сказать. Я видела, что женщина искренне возмущается и верит в то, что говорит.
– Я…
– Мой Сима… Он хороший мальчик.
