Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва

мож, не надо сегодня? Дома посиди. Я решила было сказаться больной, мне и правда было очень плохо, но в последний момент передумала: чего мне бояться? Что они мне теперь сделают? Почему мне должно быть стыдно, а им – нет? Я – Нина Трофимова, девочка из Москвы. А они – деревенская шпана. Им не запугать меня.

Вошла в класс перед самым звонком. Все уже ждали урока на своих местах, только Леша притащил откуда-то парту и сидел теперь один, позади всех. Когда я вошла, он поднялся, хотел что-то сказать, но передумал и вернулся обратно. Глаз у него распух. Эх, Леша…

При виде меня Владек с Симой сделали вид, что разговаривают. Оба взъерошенные, Владек пытался приладить оторванный рукав пиджака, а Сима прижимал к носу тряпицу – у него шла кровь. Паша сидел весь красный, избегая встретиться со мной взглядом. Гражина и Оля испуганно замерли, уставившись в парту. Я поняла, что все всё уже знают.

Роза сидела, закрыв лицо ладонями, плечи ее беззвучно вздрагивали. Она чуть слышно прошептала:

– Голова не варит… Как в доску. Что делать? Все знают. Не знаю откуда. Мне кажется, Владек бахвалиться стал. А теперь вот передрались. Ты бы слышала, что они друг другу наговорили…

Я попыталась успокоить Розу:

– Рано или поздно все равно бы узнали.

Оля обернулась ко мне и зашептала:

– Скажи, что это неправда. Зачем ты на наших мальчиков наговариваешь? Врешь зачем?

Гражина поддержала ее:

– Если ты сама такая, не значит, что и все такие, как ты.

– Ты просто внимания хочешь – все тебе мало, – добавила Оля.

Я молчала. Что было говорить? Гражина пожала плечами и сказала Оле, чтобы все слышали:

– Приличные люди теперь с ней и слова не скажут.

Роза закричала:

– Ты ничего не знаешь! Замолчи! – Она вскочила. – Замолчите вы все!

– Хорошенькое дело – как будто мы виноватые! – возмутился Сима.

Роза размахнулась, чтобы ударить Симу, но я перехватила ее руку:

– Успокойся, не надо… Ты ни при чем.

Вошел учитель истории. Он был взволнован, долго не мог разложить учебники на столе, открыть журнал на нужной странице – руки тряслись. И этот уже в курсе – подумала я. Спросил меня:

– Нина… Мне сказали, ты… заболела? Ты не хочешь пойти домой?

– Нет, Владимир Михайлович, я не заболела. Не надо.

– Ну, хорошо, хорошо.

Он начал урок, но я не слушала. Мне было страшно, что же будет дальше, на перемене. Но перемены не было. Сразу после звонка историк сказал:

– Так. В вашем классе уроков сегодня не будет – идите домой. Нина, задержись ненадолго. Леша Синицын – дождись в коридоре, понял? А вы трое – он показал на «троицу» – к директору.

Все вышли. Я заметила тревожный взгляд Паши и злорадную улыбку Владека. Проходя мимо, он шепнул:

– Ты даже не целка – что теперь комедию ломаешь!

Когда все ушли, историк устало опустился на стул, снял очки и стал тереть переносицу.

– Вот что, Нина. Пошли слухи… Скажи, это правда, что… Ну в общем, это неправда?

Я не знала, что сказать. Внезапно стало жаль тетку. Живет, всего боится. Я же ей сказала, что никто не узнает, а теперь как?

– Так что, Нина? Не молчи.

– Не знаю, что сказать, Владимир Михайлович.

– Ситуация очень непростая. Ты очень недолго учишься в нашей школе, но за то время, что я тебя знаю… Н-да… И мне кажется, что обычно хорошо разбираюсь в людях. Так вот думаю, что ты не способна такое придумать. Скажи мне, я прав?

– Владимир Михайлович, я не хочу об этом говорить. Мне не нужна ваша помощь. Пусть просто оставят меня в покое.

– Н-да, девочка… Что ты собираешься делать?

– Ничего.

– Послушай… Ты, может быть, не привыкла еще здесь. Но пойми – это деревня. Здесь все по-другому. Люди станут говорить. Уже говорят. Это поменяет отношение к тебе. Люди в деревне могут быть очень злыми, поверь мне. Я это точно знаю.

Я упиралась:

– Меня это не волнует. Я здесь все равно временно.

– Но есть же справедливость. Милиция, суд. Зло должно быть наказано. Н-да. Хотя как историку мне, наверное, странно так говорить… Н-да. Ты уедешь, но они, почувствовав свою безнаказанность, кем они станут?

Я не выдержала и закричала:

– Какое мне дело до них?! Да пусть хоть сдохнут все! Хоть в тюрьму всех пересажают – мне все равно. Я не хочу никого видеть, просто хочу покоя!

В дверь постучали. В класс, обмахивая вспотевшее лицо платком, зашел директор.

– Обсуждаете уже? Эх, ситуация…

Историк сказал:

– Милицию не хочет.

Директор развел руками:

– Это, конечно, скандал на всю область, что уж говорить.

– Но решать ей, – вмешался историк.

Директор снова вытер лицо платком:

– Так-то оно так. Но нам что делать? Эти два в комсомоле не состоят – из школы их выгонять перед концом года? А Пашке это вообще волчий билет – куда он поступит? Эх, сломана жизнь у парня. Так ты скажи кто. Хоть нам скажи, а то они молчат. Вон – сидят в моем кабинете.

Я молчала. Что было говорить? Было невыносимо стыдно.

Директор предположил:

– Владек? И запугал остальных, чтоб молчали?

Я ничего не говорила.

– Эх, все равно как соучастники пойдут… – сказал директор и вышел.

Историк помолчал, а потом спросил:

– Скажи, как скоро отец твой приедет? Он же собирается забрать тебя обратно?

– Не знаю… – призналась я.

– Может, дать ему телеграмму? Чтобы приехал за тобой?

Мои чувства смешались. С одной стороны, мне захотелось крикнуть: да! Пусть поскорее заберет меня отсюда! С другой – вот получит он телеграмму, приедет, узнает обо всем. А дальше? Вторая история, да еще какая…

– Нет, ни в коем случае. Папу нельзя беспокоить – у него сердце больное. Ни в коем случае нельзя ему рассказывать! И насчет милиции – не надо ничего. Не зовите вы никого.

– Тут я ничего сказать тебе не могу – не от меня зависит. Ну хочешь… Или вот как… Вот что я могу для тебя сделать: дам тебе все книжки, всем обеспечу – заниматься будешь дома, а в школу придешь только на контрольные? Это я с директором договорюсь сейчас. До испытаний всего ничего. Где надо непонятное объяснить – придешь позаниматься после уроков. Как?

И я подумала: мне не надо будет выходить из дома – какое облегчение. И с радостью, едва сдерживая слезы, согласилась.

Историк улыбнулся:

– Н-да… Так будет лучше. Я надеюсь, по крайней мере.

– А можно я буду приходить к вам домой, не в школу? – Мне было неуютно здесь,