Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чуть позже стихотворения «Я скачу позади на полслова…» была написана «Баллада о короткой шее» (1973), в которой лирический герой вновь оказывается безоружным: «Кольчугу унесли — я беззащитен / Для зуботычин, дротиков и стрел» /4; 71/ = «Глуп и беззащитен, как овечка, — / Для ножа готов и кистеня» /4; 354/.
В первом случае лирический герой вспоминает о том, как его «из седла… однажды выбили — / Копьем поддели, сбоку подскакав». Поэтому во втором будет сказано: «В Азии приучены к засаде: / Допустить не должен полубог, / Чтоб его подкравшиеся сзади / С первого удара сбили с ног» (а «сбоку» пытались сбить и друга героя в «Песне летчика-истребителя»: «Слышишь — он сбоку заходит»; АР-8-124).
И поскольку в черновиках песни «Бросьте скуку, как корку арбузную…» (1969) главный герой «мечтал о великих сражениях» /2; 494/, - в стихотворении «Я скачу позади на полслова…» он «с князем великим поравняться в осанке хотел». Сам же поэт в анкете 1970 года на вопрос «Хочешь ли ты быть великим?» написал: «Хочу и буду», — и поэтому в «Балладе о Кокильоне» он назовет великим главного героя (своего двойника): «Вот три великих мужа, — четвертый — Кокильон!», — а в «Гимне морю и горам» такой же эпитет применит к себе лирическое мы: «Вот уже сколько лет, сколько зим / Мы причислены к лику великих!».
Кроме того, в стремлении лирического героя «поравняться» с великим князем угадывается знакомый мотив из спортивных произведений, в которых герой хочет догнать своего противника: «Разбег, толчок… Мне не догнать канадца» («Прыгун в высоту»), «Если б ту черту да к чёрту отменить, / То я бы негра и догнал, и перегнал» («Песенка про прыгуна в длину»), «Догоню, я сегодня его догоню!» («Песня про правого инсайда»), «А теперь — достань его, — / Осталось материться!» («Марафон»).
Перечислим еще некоторые мотивы из стихотворения «Я скачу позади на полслова…», которые находят аналогию в других произведениях: «И поступлюсь я княжеской осанкою» = «Я при жизни был рослым и стройным» («Памятник», 1973), «Спины не гнул, прямым ходил» («Дорожная история», 1972); «Но из седла меня однажды выбили. <.. > И если надо — то сойду с коня!» = «.. толкани — я с коня» («Песня конченого человека», 1971). А перед призывом его «толкануть» лирический герой говорил: «Я на коне…», — так же как в песнях «Я из дела ушел» (1973) и «Не заманишь меня на эстрадный концерт…» (1970): «Я влетаю в седло, я врастаю в коня…», «Через западный сектор, потом — на коня».
Кроме того, в стихотворении «Я скачу позади на полслова…» во многом предвосхищены издевательства, которыми власти подвергнут Правду (то есть самого поэта) в «Притче о Правде» (1977): «Кольчугуунесли — я беззащитен…» = «И прихватила одежды, примерив на глаз»; «И надо мной, лежащим, вздыбили / И надругались, плетью приласкав» = «Мазали глиной, спустили дворового пса».
Если лирический герой оказался «.оголен для дротиков и стрел» /4; 306/, то «Правда смеялась, когда в нее камни бросали <.. > Голая Правда божилась, клялась и рыдала». А «камни бросали» и в главного героя «Песенки про Кука»: «Кому-то под руку попался каменюка, / Метнул, гадюка, — и нету Кука!».
И лирического героя, и Правду оклеветали: «Назван я перед ратью двуликим» = «Дескать, какая-то мразь называется Правдой»; и заключили в тюрьму: «Я брошен в хлев вонючий на настил» = «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162).
Однако если стихотворение заканчивается оптимистически — прорывом героя на свободу, — то Правда остается в изгнании, и автор обращается к слушателям, предостерегая их от того, чтобы выпивать с незнакомыми людьми: «Могут раздеть — это чистая правда, ребята! / Глядь — а штаны твои носит коварная Ложь».
Раз уж мы затронули «Притчу о Правде», сопоставим ее с медицинской трилогией и, в первую очередь, отметим, что обращение лирического героя к главврачу полностью совпадает с описанием Лжи: «Грубая Ложь эту Правду к себе заманила» = «Кричу: “Начальник, не тужи, / Ведь ты всегда в зените! / Не надо вашей грубой лжи”» /5; 381/. Такой же образ появляется в «Балладе о борьбе» (1975): «Ложь и Зло
— погляди, / Как их лица грубы / И всегда позади — / Воронье и гробы», — причем эта картина вновь возвращает нас к черновикам песни «Ошибка вышла»: «Врешь, ворон,
— больно прыток! / Он намекает — прямо в морг / Выходит зал для пыток» /5; 395/ («Ложь» = «Врешь»; «воронье» = «ворон»; «гробы» = морг»). Врет же ворон потому, что является помощником главврача, которого герой обвинил в грубой лжи.
Помимо грубости, отличительной чертой власти в черновиках «Притчи» и песни «Ошибка вышла» является гнусность: «Гнусная Ложь эту Правду к себе заманила» /5; 489/ — «Но чья-то гнусная спина / Ответила бесстрастно…» (АР-11-40).
Поэтому и Ложь, и главврач ведут себя одинаково: «И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью» = «И бегал от меня к столу, / И хмыкал, и кривился» /5; 380/.
В свою очередь, Правда и лирический герой оказываются голыми: «Если, конечно, и ту, и другую раздеть» /5; 154/
