Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Также для лирического героя характерно неприятие лжи своих врагов: «Не надо вашей грубой лжи!» /5; 381/ = «Но знаю я, что лживо, а что свято». Об этой же «грубой лжи» шла речь в «Притче о Правде»: «Грубая Ложь эту Правду к себе заманила…», — и в стихотворении «Я никогда не верил в миражи…» (1979): «Учителей сожрало море лжи / И выплюнуло возле Магадана».
Примерно в одно время с «Черным человеком» было написано стихотворение «А мы живем в мертвящей пустоте…», также содержащее ряд параллелей с «Историей болезни»: «И гноем брызнуло из глаз» /5; 79/, «Он надавил мне под ребро» /5; 387/ = «Попробуй надави, так брызнет гноем» /5; 230/; «По телу страх расползся» /5; 397/, «И вою, что есть сил» /5; 377/ = «И страх мертвящий заглушаем воем» /5; 230/; «И кровью харкало перо / В невинную бумагу» /5; 77/, «Он веселел, входил в экстаз» (АР-11-39) = «И запах крови, многих веселя…»/5; 230/.
***
Поведение главврача (да и всего медперсонала) напоминает также поведение манекенов в «Балладе о манекенах» (1973). Причем в этой песне, как и в «Истории болезни», присутствуют характерные для Высоцкого богоборческие мотивы: «Семь дней усталый старый бог <…> Творил убогий наш лубок <…> Он создал человека, / Как первый в мире манекен. <…> Я докажу, как дважды два: / Адам был первый манекен» (АР-6-155) = «Сам первый человек хандрил — / Он только это скрыл, / Да и создатель болен был, / Когда наш мир творил» (АР-11-58) («усталый старый бог» = «создатель болен был»; «творил убогий наш лубок» = «когда наш мир творил»; «Адам был первый манекен» = «Сам первый человек хандрил»).
В концовке обоих произведений говорится об обреченности советских людей и человечества в целом: «Болезни в нас обострены — / Уже не станем мы никем» = «У человечества всего — / То колики, то рези, / И вся история его — / История болезни» (еще более тесная аналогия обнаруживается в черновиках: «В нас — хворь, недуги, мы болъны» /4; 370/ = «Всё население больно, / Хворает млад и стар. / У человечества давно / Хронический катар»; АР-11-58). Поэтому нормальные люди, включая лирического героя, оказываются сумасшедшими: «И нам, безумным, не чета» /4; 139/ = «Мой диагноз — паранойя..» /5; 84/, «А я — с мозгами набекрень…» /5; 382/.
Если же обратиться к сопоставлению манекенов с врачами, то станет ясно, что они — близнецы-братья, и поэтому наделяются одинаковыми чертами: «Грядет надежда всей страны — / Здоровый, крепкий манекен!»[1861] = «Здоровый лоб стоял <в> двери <…> И весь светился изнутри / Здоровым недобром» (АР-11-42); «И самый главный манекен / Стал очень важный человек» (АР-6-157) = «А самый главный сел за стол, / Вздохнул осатанело»; «Невозмутимый, словно йог» = «Мне чья-то желтая спина / Ответила бесстрастно»; «Сдается мне, они хитрят» = «Доктор мой не лыком шит — / Он хитер и осторожен»; «А он — исчадье века! — / Гляди, пустился в пляс» /4; 370/ = «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом. <.. > Шабаш калился и лысел…»; «Они так вежливы — взгляни!» = «Врач стал еще любезней» /5; 401/ (в свою очередь, оборот «еще любезней» и особенно вариант «чуть-чуть любезней» /5; 87/ напоминают стихотворение «Мы — просто куклы, но… смотрите, нас одели…», в котором речь ведется от лица манекенов: «Элегантнее одеты / И приветливей чуть-чуть» /3; 258/); «В обличье человека, / Но — много веселее нас!» /4; 370/ = «Он веселел, входил в экстаз» (АР-11-39); «Вон тот кретин в халате / Смеется над тобой» = «Смеялся медицинский брат — / Тот, что в дверях стоял» /5; 388/ (кстати, главврач тоже одет в халат: «Раздался звон, и ворон сел / На белое плечо»); «И скалят зубы в ухмылке» = «Глядели все с ухмылкой» /5; 378/; «Вон над тобой в халате / Смеется супермен!» /4; 368/ = «Но анестезиолог смог — / Он супермаг и голем» /5; 405/ (а «голем» в переводе с иврита как раз и означает «манекен»); «Мол, что дрожишь, приятель? — / Нас вопрошает манекен» (АР-6-154) = «Дрожу от головы до пят, / Он — бегать перестал… / Сейчас, наверно, усыпят, / Чтоб я “колоться” стал» /5; 392/. Поэтому главврач скажет лирическому герою: «Уйми дурную дрожь» /5; 375/.
Еще одной отличительной чертой манекенов и врачей является их равнодушие: «Составьте поэтапный план / Хотя бы частичных обменов / В бездушный, равнодушный клан / Маньяков и манекенов» (АР-6-157) = «Но равнодушная спина / Ответила бесстрастно» (АР-11-40). А поскольку манекены — это те же врачи, лирический герой иронически заявляет о своем желании обменяться жильем с теми и другими: «Я предлагаю смелый план / Возможных сезонных обменов: / Мы, люди, — в их бездушный клан, / А вместо нас — манекенов» = «За то, что нравственно здоров, / Психически нормален, / Меняю на больничный кров / Уют бездарных спален» (АР-11-61). Причем слово «уют» употреблялось и в «Балладе о манекенов», но для описания роскоши жилища самих манекенов: «Из них, конечно, ни один / Нам не уступит свой уют». А выражение «уют бездарных спален» (АР-11-61) имеет своим источником черновик «Песенки плагиатора» (1969): «Я ненавижу тишь и узы спален» /2; 509/. В свою очередь, узы спален уже упоминались в том же 1969 году: «Чтобы сойти в той закованной спальне — / Слушать ветра в перелесье» («Грезится мне наяву или в бреде…»).
Примечательно, что мечта героя в «Балладе о манекенах»: «В приятный круг его семьи / Желаю, черт меня дери!», — реализовалась в «Истории болезни», но отнюдь не так, как он предполагал: «Моя семья — теперь врачи, / Мой <дом> — теперь палата»
