Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В свою очередь, ситуация в «Приговоренных к жизни» восходит к «Охоте на волков» (1968): «Бьют уверенно, наверняка» = «Мы к ней для верности прикованы цепями»; «Наши ноги и челюсти быстры» = «Тогда бы мы и горло перегрызли»; «Почему же <.. > не пробуем через запрет?» = «А может быть, нам цепь не по зубам?»; «Значит, выхода нет, я готов!» /2; 422/ = «Закрыт запасный выход из войны» (АР-6101); «Мир мой внутренний заперт флажками, / Тесно и наяву от флажков» /2; 422/ = «Смерть от своих за камнем притаилась, / И сзади — тоже смерть, но от чужих»; «Улыбнулся и поднял ружье» = «Глядит и скалится позор в кривой усмешке».
Чуть раньше «Приговоренных к жизни» — в начале 1973 года — был написан «Памятник», в черновиках которого лирический герой сетовал: «Я стою — и ужат, и обужен» /4; 261/, - поскольку, как сказано в песне «Ошибка вышла»: «Тут не пройдут и пять минут, / Как душу вынут, изомнут, / Всю испоганят, изорвут, / Ужмут и прополощут».
В обеих песнях герой скован: «Мои плечи подверглись суженью / После смерти» /4; 260/ = «Предплечье мне стянул жгутом»; «И железные ребра каркаса / Мертво схвачены слоем цемента» = «Я взят в тиски, я в клещи взят»; и дрожит от холода: «Только судороги по хребту» = «Дрожу от головы до пят» /5; 392/.
Помимо того, герой оказывается голым: «Накренился я — гол, безобразен» = «Лежу я голый, как сокол»; однако не смиряется со своим положением: «Но орал я, не пьян, не простужен» (АР-6-43) = «Но я как заору…»; и нелицеприятно называет своих мучителей: «Выделялся косою саженью, / Знайте, черти!» /4; 260/ = «Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!» (кстати, во второй песне тоже будут фигурировать черти: «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом»). Правда, их ничего не волнует: «Подступили с обычною меркой / Равнодушного гробовщика» (АР-11-122) = «Но равнодушная спина / Ответила бесстрастно…» (АР-11-40).
В первом случае измеряют рост и другие параметры лирического героя, а во втором — исследуют его душу и тело. Кроме того, в черновиках «Памятника» имеется вариант: «Провода перепутать успел» (АР-11-122). А на домашнем концерте у Г. Вайнера (21.10.1978) Высоцкий назвал первую серию трилогии — «Перепутал».
Обратим внимание и на следующие лексические совпадения: «Нате смерьте!» (АР-6-36) = «Колите, нате — сквозь штаны, / Но дайте протокол!» (АР-11-40); «И лицо мое вдруг прояснилось» (АР-6-41) = «И прояснилось всё вокруг, / Врач стал еще любезней» /5; 401/.
Просматриваются также некоторые параллели между «Памятником» и «Историей болезни»: «Командора шаги злы и гулки — / Я пройдусь, как во времени оном» (АР-6-43) = «Я злую ловкость ощутил — / Пошел, как на таран»; «Я при жизни был рослым и стройным, / Выделялся косою саженью» (АР-5-132) = «Я был здоров, здоров, как бык, / Как целых два быка»; «Я остался высоким, как прежде, / И не согнут, и скулы торчат» /4; 261/ = «Я не смирюсь и не утрусь»[1842]; «Наспех гипс на лицо <наложили>» (АР-6-40) = «Мне обложили шею льдом — / Спешат, рубаху рвут».
В «Памятнике» лирического героя заковали в гранит, чтобы сделать из него такого же человека, как все: «Не похож я — приглажен, обужен» (АР-6-43), «И приглажен я, и напомажен» (АР-5-131), «Аккуратно меня расчесали» (АР-5-135), «А косую неровную сажень / Распрямили» (АР-6-36). Подобную цель преследовали и мучители героя в «Истории болезни», где он был насильственно прооперирован, после чего также потерял свою личность: «Из беззубой улыбки моей» = «И я с врачами мил» /5; 407/. Разница состоит лишь в том, что в «Памятнике» герою удается вырваться из гранита и вернуть себе жизнь, а в «Истории болезни» для подобного оптимизма уже нет места.
Еще в одной песне 1973 года — «Штормит весь вечер, и пока…» — в аллегорической форме разрабатывается та же тема, что и в «Истории болезни»: «Набраться сил, пробить заслон» = «Я злую ловкость ощутил — / Пошел, как на таран»: «И берег — он свое возьмет» (АР-9-153) = «Где-где, а тут свое возьмут»; «И на колени упадет / До пены взмыленная лошадь» (АР-9-153) = «Я даже на колени встал»; «В душе — предчувствие, как бред, / Что надломлю себе хребет…» = «Но все же ёкнуло и тут — / Что сделаешь с нутром! — / А вдруг обманут и запрут / Навеки в желтый дом?» /5; 389/; «Я тоже подлетаю к краю» (АР-9-153) = «Я лег на сгибе бытия, / На полдороги к бездне»[1843]; «Так многие сидят в веках / На берегах и наблюдают / Внимательно и зорко, как / Другие рядом на камнях / Хребты и головы ломают» = «Я б мог, когда б не зоркий глаз, / Всю землю окровавить» (АР-11-54).
Если в ранней песне лирический герой был уверен: «И не запнусь я на бегу / На этом чистом берегу» (АР-9-155), — то в поздней главврач даст ему совет: «Смени, больной, свой быстрый бег / На здравый смысл больничный!» /5; 375/. В свою очередь, герой размышляет: «Я отдохнуть тогда смогу / На чистом гладком берегу» (АР-9-155), — что вновь предвосхищает совет главврача: «Здесь отдохнешь от суеты / И дождик переждешь!» /5; 375/.
В 1974 году пишется песня «Расстрел горного эха», о личностном подтексте которой мы говорили в начале главы. Неудивительно, что мучения, которым подвергают эхо, ничем не отлиаются от издевательств над лирическим героем в «Истории болезни»: «Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья <.. > Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье» /4; 223/ = «Луч человечий в нем угас» /5; 397/.
Если «эхо связали, и в рот ему всунули кляп», то лирическому герою «в горло всунули кишку», причем перед этим его тоже связали: «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья». И в обоих случаях он терпит пытки молча: «И эхо топтали, но звука никто не слыхал» = «Сухие губы — на замок».
Эхо «прислонили к стене из базальтовых скал» (АР-12-160), а главврач скажет лирическому герою: «Лежать — лицом к
