Время жить. Пенталогия (СИ) - Виктор Тарнавский

Всю торжественную часть Билон пропустил, скромно стоя в сторонке. Там произносились речи, ярко горели софиты телекамер, кто-то под аплодисменты принимал из рук криво улыбавшегося губернатора ключи от новой квартиры… Вся эта официальная мишура и так будет исчерпывающе освещена в городской газете «Авайри сегодня», а его, как корреспондента конкурирующего издания «Западный Край», интересовали совсем другие вещи. Кроме того, Билону было абсолютно противопоказано светиться перед телекамерами.

Его время наступило намного позже, когда губернатор, на прощание вежливо раскланявшись с бригадным генералом Симу Койво, уехал на своем роскошном лимузине, телевизионщики свернули свою аппаратуру, а зеваки, по большей части, разошлись. Переселенцы, оставшись предоставленными самим себе, полностью взяли дело в свои руки. Толстенький председатель комиссии по делам беженцев бегал кругами вокруг них и пытался распоряжаться, но его не слушали. В конце концов, он ринулся прямо к генералу, руководившему своими соотечественниками, однако получил от него короткую, но выразительную отповедь и понуро отступил в сторонку с потерянным выражением лица.

Дождавшись, когда генерал закончит с раздачей ключей, Билон решительно подошел к нему.

— Добрый день, — поздоровался он по-гранидски. — Разрешите задать несколько вопросов?

Очевидно, эта фраза, составленная с помощью словаря и полузабытых уроков Кена Собеско в Зерманде, оказалась достаточно правильной. Генерал прервал разговор с одним из своих людей и повернулся к Билону.

— Задавайте, — с усмешкой сказал он по-гордански. — Кто вы?

— Я Майдер Коллас, корреспондент газеты «Западный Край», — Билон с облегчением перешел на родной язык. — Я готовлю статью о вашем прибытии и хотел бы спросить вас о некоторых вещах.

— К сожалению, у меня нет времени, — произнес генерал резким отрывистым голосом. — Но я знаю, кто ответит вам вместо меня. Лада!

— Да, — молодая женщина в темно-синем пальто с интересом посмотрела на Билона.

— Этот молодой человек — из газеты. Он задаст тебе вопросы. Ответь на них.

Распорядившись, генерал повернулся к ним спиной и продолжил свой разговор с одним из беженцев. Женщина вопросительно посмотрела на Билона.

— Как у вас со временем? — спросил Билон, стараясь придать своему голосу максимальную учтивость. — Вы не против, если я приглашу вас в одно место поблизости, а то, наверное, неудобно разговаривать на улице.

— Приглашайте, — голос женщины был усталым и тусклым. — Я уже так замерзла, что только и мечтаю о тепле.

В небольшом помещении уютного теплого бара, находившегося на границе собственно Авайри и Нового Города, женщина (она представилась Билону: Лада Вакену) немного пришла в себя, а полстакана «Степной жемчужины» вернули ее щекам легкий румянец.

— И вы все это пьете? — спросила она Билона, чуть покачивая полупустым стаканом. — Ну да, конечно, у вас ведь такой ужасный климат! Там, на востоке, откуда мы приехали, уже весна, вовсю цветут сады, а здесь… — она зябко поёжилась. — Похоже, я никогда не привыкну к этим морозам.

— Я думал то же самое, когда приехал сюда, — попытался утешить ее Билон. — А теперь мне иногда кажется, что я только здесь впервые нашел свой настоящий дом. Вот увидите, вы привыкните, вам понравится в этих местах!

— Настоящий дом… — повторила она его слова с грустной улыбкой. — Вы давно здесь, Майдер?

— Полмесяца, — Билон заметил, как удивленно приподнялись ее брови. — Я приехал сюда незадолго до Нового Года. Я бросил все, что было у меня на материке, и мне больше нет дороги назад. Я такой же, как вы, Лада. Такой же… вынужденный переселенец, ищущий новый дом в морозных степях.

— Нет, не такой же, — тихо возразила она. — Вы можете сесть на поезд… нет, не спорьте — вы можете в любой момент сесть на поезд и вернуться обратно. Мы — нет… Вам сколько лет?

— Двадцать семь, — машинально ответил Билон и тут же прикусил язык. Согласно его нынешним документам, ему только через три месяца должно было исполниться двадцать четыре.

— А мне — тридцать один, — она устало подперла голову руками. — Но мне кажется, я старше вас на добрую сотню лет, Майдер. Ребенком я перенесла войну, наш город тогда сильно бомбили, и мне казалось, что ничего более страшного быть не может. А потом на нас напали пришельцы… Мы с мамой бежали вместе по улице, когда поблизости взорвалась бомба. Мне, как говорят у нас, повезло. Меня даже не зацепило обломками. А мама отстала от меня на пять шагов… Вы когда-нибудь видели, как торчит из раны сломанная кость?! Она такая белая, с чуть желтоватым оттенком, а из нее сочится что-то бледно-розовое… И повсюду — кровь, ярко-алая кровь… Мне потом говорили, так всегда бывает, когда разрывает артерию… Мне кажется, я не забуду этого до конца своих дней… И почти у всех нас есть такие воспоминания. Наши дети до сих пор плохо спят по ночам. Вы знали об этом, Майдер?! В лагере нам не рекомендовали рассказывать горданцам такие вещи… дабы не травмировать новых соотечественников. К тому же, вы, вроде бы, так хорошо подружились с пришельцами… Я сильно травмировала вас, Майдер?

— Я знал об этом, — тихо сказал Билон, глядя в ее глаза. — Я знал…

Он хотел добавить, что видел разрытую ракетами пустошь на месте мирной зермандской деревушки, а незадолго до этого нес в лагерь тело геолога Хольна, убитого пришельцем. Но это были воспоминания Майдера Билона, а не Майдера Колласа, корреспондента газеты «Западный Край», и он должен был хранить молчание.

— Я знал, — повторил он вместо этого. — Я знал, а с моей помощью узнают и другие. Здесь, в Западном Крае, жизнь не такая, как на материке. И люди здесь другие. Я думаю, они поймут и примут вас и может быть, вы тоже когда-нибудь почувствуете себя как дома.

— Может быть, — прошептала она, глядя невидящими глазами куда-то мимо Билона. — Когда-то один мудрый человек сказал, что родину нельзя унести с собой на подошвах сапог. Однако нам пришлось сделать именно это. И наша родина сейчас там, где есть мы.

— И поэтому вы хотите построить за океаном вторую Граниду? — догадался Билон.

— Конечно. Как говорит Симу… генерал Койво, человек, вырванный с корнем из родной земли, имеет шанс прижиться на новом месте только в привычном окружении. Поэтому мы хотим жить вместе, говорить на своем родном языке и учить ему наших детей, подчиняться тем, кому мы привыкли подчиняться. Разве это плохо? Генерал Койво говорит, что мы готовы быть лояльными горданскими гражданами, но мы гранидцы и хотим оставаться гранидцами. Почему бы нам не жить так, как нам хочется?!

— Генерал Койво назвал себя главой гранидского самоуправления, — напомнил Билон. — Вы его выбрали на эту должность?

— Что? Нет, он специально прибыл в Гордану первым кораблем, чтобы организовать нашу жизнь здесь. Но разве это имеет значение? В лагере мы сами управляли собой, и у нас это получалось вполне неплохо. Везде поддерживался порядок, никто не голодал, все получали медицинскую помощь, у нас была своя больница и даже школа. Почему же здесь должно быть иначе?

«Очевидно, у губернатора дистрикта есть свое мнение на этот счет», — подумал Билон, но деликатно промолчал.

— Вы давно знаете генерала? — спросил он, чтобы перевести разговор на менее скользкую тему.

— Больше трех месяцев. Мы познакомились уже в лагере. Я пришла к нему, чтобы навести справки об одном человеке и… так получилось, что я стала работать с ним.

— Вы его переводчица?

— И переводчица тоже, — она слегка усмехнулась уголком рта. — В тех случаях, когда он не хочет говорить по-гордански. Хотя на самом деле, я по профессии дизайнер по интерьерам. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь еще работать по специальности…

— Но вы хорошо знаете язык, — отметил Билон. — Вы выучили его еще дома?

— Только азы. Как ни странно, по-настоящему говорить я научилась уже здесь, в лагере. Это было для меня настоящим спасением. Я зубрила слова, и это помогало мне забыть о том, что осталось позади.

— Это было очень важно? — серьезно спросил Билон.

— Очень! Жизнь в лагере — это как болото, она затягивает людей все глубже и глубже. Эти вечное ничегонеделание, тоска, безысходность — все это страшно меняет людей. Они становятся пассивными, недовольными, словно им постоянно обещают что-то и не дают, они вечно жалуются на жизнь, но ничего не могут и не хотят делать. Мы еще не успели приехать, а они уже начали жаловаться на холод, мизерные пособия и скудные пайки, на то, что нам надо будет каждую неделю отмечаться в полиции, словно преступникам, даже на то, что кого-то из них поселили не на втором этаже, а на первом… Пожалуйста, будьте к этому терпеливыми, Майдер. Вам когда-нибудь приходилось ждать поезд на вокзале? А он все не приходит — днями, неделями, месяцами… Люди не могут жить в зале ожидания, они не виноваты, что туда попали…