Предать нельзя Любить (СИ) - Лина Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я поверить не могу, — мотаю головой. — Просто не могу поверить, что ты с ней…
— Это не твоё дело, — произносит он мрачно.
— Конечно, не моё, — вскрикиваю. Обидные слезы вылетают из глаз. — Теперь уже точно не моё.
— Мы с тобой расстались. В чем проблема?
— Нет проблем, — всхлипываю, отшатываясь. — Больше нет никаких проблем. Уходи.
— Не устраивай концерт. Ты хорошая актриса, это я уже понял, развивайся в данном направлении и дальше.
Он практически выплевывает эти слова. С отвращением. Безобразно.
— Я просто поверить не могу, — повторяю одно и то же дрожащим голосом, а потом резко поднимаю на него полные слез глаза. Разглядываю безэмоциональное лицо, открытую шею и то, как тяжело вздымается его грудь под футболкой. — Как ты мог так поступить?
Ладонью прикрываю подбородок, чтобы он перестал трястись, а я как-то пришла в себя.
Арсений молча смотрит на мою истерику, лениво закидывает руки в карманы брюк.
— Как ты мог? Ты с ней… а я…
Снова прикрываю лицо руками. Всё тело словно молнией прошибает. Как фотоснимки, один за другим выстраиваются в ряд кадры того, как он теперь любит её.
В самых откровенных, неприглядных деталях.
Подцепляю пальцами резинку и запускаю их в волосы.
Оказывается, внутри меня еще столько слёз, что хоть ковшиком вычерпывай. Но это последние.
Я клянусь мамочкой, что это последние. Сейчас я выреву те, что остались и больше никогда не заплачу из-за него.
Моя боль до такой степени ощутимая, что мне сейчас абсолютно все равно. Пусть видит. Пусть он узнает, что со мной сделал.
С нами сделал.
— Ты умер для меня сегодня, — произношу, немного успокоившись. — Умер.
— Ты умерла для меня еще раньше, — парирует он грубовато. — Поднимайся.
— Если ты думаешь, что я лью слезы по тебе, не обольщайся, — вновь поднимаю на него обозленные глаза. — Я никогда, никогда тебе этого не прощу. После неё я никогда тебя не приму. Даже если ты все узнаешь.
— Всё что надо я уже знаю. И не прошу твоего прощения, если ты не заметила, — уводя глаза, выговаривает глухо. — Зачем приходила?
— Мне нужны мои вещи.
— У меня их нет.
— А где они? — вскрикиваю.
— Я их выкинул. Ты не появлялась почти три недели.
— И что?
— Тебе они были не особо нужны.
— Ты в себе вообще? — поднимаюсь с пола. — Ты их покупал, чтобы выкидывать?
Там же всё. Зимняя одежда, платья для работы, некоторые документы. Обувь. Украшения. Не бог весть какие, но мои! Заработанные.
— Я могу вернуть деньгами, — говорит он сдавленно, извлекая из внутреннего кармана бумажник. — Это был порыв, я не должен был так поступать с твоими вещами. Сколько тебе нужно?!
— Засунь эти деньги себе знаешь куда? — отвечаю резко. — Проваливай.
— Сколько тебе необходимо, чтобы купить зимние вещи? — оценивающим взглядом проходится по моему пальто, высоким сапогам и морщится. — Я готов возместить ущерб.
Ущерб, который ты мне нанес не возместить никакими деньгами.
Дверь неожиданно открывается и на пороге появляется Елена Степановна. Увидя её, я опять срываюсь в слезы и загораживаю лицо волосами.
— Это что здесь происходит? — спрашивает женщина строгим тоном. — Молодой человек покиньте помещение.
— Извините, — выговаривает Арсений холодно.
— Уходите.
По тяжелым шагам и оглушающему стуку понимаю, что он её послушался.
— Ну и что ты расклеилась? — говорит Елена Степановна, снимая с моих плеч пальто.
— Он… там с ней, — жалуюсь, когда женщина скидывает с меня обувь, словно с годовалого ребенка. — Не один.
— Значит, это просто не твой человек. Сейчас мы переоденемся и пойдем пить чай. Ты ведь любишь малиновое варенье?
— Люблю, — киваю и смотрю на деньги, оставленные на тумбочке при входе.
Глава 31. Арина
До новогодних праздников я решаю остаться у Елены Степановны. Её сын перебрался в другую страну, а муж несколько лет назад скончался после продолжительной болезни.
Если не считать Кнопку, она совсем-совсем одинока.
Так же, как и я.
Дома меня всё равно никто не ждёт, а здесь встретим праздник вместе.
Дальнейшие дни я веду строго по тому принципу, который так настойчиво рекомендовал Арсений Рудольфович. Он сказал «ходи и оглядывайся». Так, в общем-то, я и живу. Но не потому, что боюсь его великого и ужасного.
Щас же.
Перетопчется, предатель. Просто… опасаюсь, что меня стошнит при встрече.
Он физически мне противен. Нас больше ничего не связывает, слава богу. Было бы печально оказаться в такой ситуации спустя лет десять. Поэтому стараюсь себя настраивать, что всё к лучшему.
Эта простая философия помогает жить.
Мне даже комфортнее теперь воображать, что со мной был абсолютно другой человек. Потому что объяснить, почему так повёл себя Арсений, я не могу.
Нет, конечно, у меня есть оправдание.
Он просто никогда меня не любил. Ни капельки.
Принять это так же болезненно, как забыть.
Пару раз в неделю навещаю Виктора Андреевича. Врачи наконец-то готовят его к операции, так как показатели крови значительно улучшились. Мы много обсуждаем маму и то, какой она была. А ещё отчим рассказывает мне, как продвигаются поиски папы.
Мои родители познакомились в отпуске. В профсоюзе маме оформили путёвку в один из санаториев в Приэльбрусье. Она отдыхала там с коллегой и именно через неё детектив, которого нанял дядя Витя, разузнал кое-какую информацию.
Оказывается, мой отец из Москвы, и в то время являлся сотрудником одного из столичных НИИ. На данный момент устанавливают личность и уже после этого можно будет заняться поисками конкретного человека.
Я, конечно, не надеюсь.
Хотя кого я обманываю. Естественно, надеюсь. Просто мечтаю, что мой родной папа жив и здоров. Правда, не знаю, будет ли он рад новости о взрослой дочери.
В общем, это всё настолько волнительно, что на время удаётся оставить мысли про Долинского и его ходячее кимоно.
А ещё прямо перед Новым годом я начинаю болеть. Видимо, организм не выдерживает стресс, закутанный в осеннее пальто и обутый в сапоги из тонкой кожи. Сперва начинается жуткий кашель, который я гашу таблетками, выданными Еленой Степановной. А спустя пару дней поднимается температура. Сразу высокая и такая, что без жаропонижающего с постели встать просто невозможно.
Наверное, работать в этом случае глупо, но я пару раз распевшись дома, отваживаюсь.
Отказываться от хорошего заработка в горячее время — глупо и недальновидно.
***
Поправив колючее платье, расшитое золотистыми пайетками, выхожу на сцену. Свет в баре приглушён, софиты небольшого размера, но всё равно слепят.
Пытаюсь унять внутреннюю дрожь, вызванную то
