Предать нельзя Любить (СИ) - Лина Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я так боялась, что это случится с нами…
Оставляю попытки победить проклятый бегунок и на ватных ногах добираюсь до прихожей. За спиной ощущаю движение.
Черт.
В порыве страсти он разодрал мои колготки, а запасных у меня нет. Придется уйти так. Натягиваю высокие сапоги и хватаюсь за пальто.
— Вещи потом заберешь, — сообщает он с отвращением. — Мальчика своего отправишь, если что.
Словно пиранья впиваюсь в его лицо глазами.
— У меня нет никакого мальчика! — рявкаю, пытаясь сдержать истерику внутри.
— Не ври мне, сука, — притягивает меня за локоть и больно встряхивает. — Иначе я просто убью тебя.
Подцепляю сумку.
— Ты можешь мне не верить, — тихо шепчу, отпирая замок. — Но это не я. Я… хотела. Но не смогла. Когда любишь, предать невозможно.
— Пошла нахрен отсюда. И бойся. Ходи по улицам и оглядывайся. Поняла?
Вываливаюсь в подъезд и сбегаю на один этаж, усаживаюсь на подоконник. Реву навзрыд не стесняясь. Так громко, что Елена Степановна, соседка Арсения, с которой я недавно и подружилась, поспешно открывает дверь.
— Ариша, что случилось? — изумленно разглядывает мои обнажённые ноги и залитое слезами лицо.
— Ничего, — качаю головой, вскрывая сумочку.
Медленно рассматриваю содержимое своего кошелька.
У меня ничего нет. Ни квартиры, ни денег. НИ-ЧЕ-ГО!
Только почему-то об этом не думается. Перед глазами выражение уязвимости на любимом лице…
Глава 29. Арина
Спустя месяц.
На дорожке, ведущей к корпусу пульмонологического отделения, много белого, мокрого снега. Он противно хрустит и прилипает к осенним сапогам. Еще раз оглядываюсь вокруг. Кто — то подумает, что на территории частного больничного комплекса сказочно красиво и веет надвигающимися новогодними праздниками, но мне всё это неинтересно и скучно.
Мир словно утратил краски до такой степени, что видеть дальше своего носа совершенно не хочется.
Я человек, который не отчаивался даже в самые смутные годы, проведенные в детском доме, вдруг превратилась в унылую бесцветную кляксу.
Даже любимая когда — то работа больше не приносит удовлетворения.
Захожу в светлый холл с высокими потолками и поочередно заталкиваю ноги в автомат с оранжевыми бахилами.
Совсем люди обленились. Даже нагибаться не надо.
Сдаю свое легкое драповое пальто в гардероб и, поправив у зеркала шерстяное платье, прохожу к лифту, чтобы подняться на четвертый этаж.
В длинном коридоре безлюдно и совершенно не пахнет лекарствами. Разве в больницах так бывает?
Подойдя к палате с красивой золотистой табличкой «Люкс», собираюсь с мыслями и дергаю блестящую ручку на себя.
— Ариша, дочка, — говорит Виктор Андреевич слабо. — Я рад, что ты пришла.
— Здравствуйте, — киваю, направляясь к его койке, обставленной всевозможными датчиками и приборами.
Изучаю осунувшееся лицо отчима и несмотря на всю злобу, которую я поддерживала в себе этот месяц, стараюсь не разрыдаться.
— Как ты? — спрашивает он, вглядываясь в мои глаза, затем тоже проходится по волосам, забранным в нелепый хвостик, и замечает дрожащие руки. — Что — то бледная. Где ты теперь?!
Неопределенно пожимаю плечами и, взяв стул, усаживаюсь рядом с дядей Витей. Удивительно, но сейчас, когда я вижу его, слабого, лежащего под капельницей, сразу же всё ему прощаю.
— Лучше расскажите, как вы? — голос трясётся от волнения и страха.
Луневич всегда был таким сильным. В чем — то резким. В чем — то вызывающим. Даже грубым.
А сейчас похож на обычного старика. Умирающего старика…
— Да что уж теперь про меня рассказывать, — слегка вздыхает и уводит взгляд в окно. — Ты ведь беседовала с моим лечащим врачом? Я просил его, чтобы он с тобой связался и в документах указал тебя, как единственного родственника.
Его признание настолько внезапное, что я не сдерживаю всхлип. Складываю пальцы в замок и стискиваю что есть силы.
Каким бы он ни был человеком, он тоже самый близкий… А еще дядя Витя искренне, на протяжении внушительного отрезка времени, любил мамочку. Горько и несправедливо, что последняя ниточка, связывающая меня с ней, кажется, обрывается…
— Не простил? — спрашивает, впиваясь умными глазами в моё лицо.
Качаю головой. Снова всхлипываю.
— Сука, — выговаривает Луневич со злостью. — Эти Долинские принципиальные сволочи. Сынок весь в папашу.
— Не ругайтесь, — предупредительно вскидываю руку перед собой. — Я сама виновата.
— Это я виноват, дочка. Я же знал, что тебе неприятно выполнять мою просьбу. Но азарт и желание одерживать верх настолько заполонили глаза, что я толкнул тебя в этот свинарник.
— Сама согласилась же.
— Прости меня. Если сможешь, прости, дочка. Не все люди бывают порядочными. Наверное, так я и оправдывал себя на протяжении жизни, когда защищал в суде исключительно за деньги, а не за идею. Но видишь, — его морщинистая рука слабо вытягивается. — Бог умеет раздавать всем по заслугам.
Тут уж я окончательно не выдерживаю, и слезы, к которым за последний месяц уже привыкла, вновь выскальзывают из глаз.
Рыдаю почти безмолвно. Долго. Оплакиваю всё, что произошло со мной. Свою наивность, первую любовь и, конечно, то как судьба не благосклонна к отчиму.
Врачи надеялись, что операция ему поможет, но жизненно важные показатели в крови пока не соответствуют норме. Нужно ждать. И верить в чудо.
— Давай я поговорю с ним, — предлагает он еле слышно. — Ведь видел вас вместе. Тоже полюбил тебя этот ублюдок. Ходил важный, счастливый. Летал.
— Не надо, — мотаю головой. — Я сама еще раз попробую.
— Узнаю я, кому потребовалась эта папка злосчастная, — снова злится. — Узнаю и руки оторву.
— Нет, — поспешно вскрикиваю. — Ничего не стоит выяснять. Хватит об этом вспоминать. Я… еще раз поговорю с Арсением. Если он меня хоть капельку, на самом деле любил, обязательно простит. Должен простить.
— Эх… — прикрывает глаза от усталости Виктор Андреевич. — Девчонка ты совсем. Хотел сообщить тебе, когда все срастется, но скажу сейчас.
— Что? — недоуменно вглядываюсь в его хитрое выражение лица.
Вроде и без сил он, тело слабое. А иногда, как взглянет, так жутко становится.
— Отца твоего ищу. Нанял частного детектива.
— О, — изумленно прикрываю рот ладонью. — Думаете получится? Я о нем ничего не знаю.
— Всё получится. Жалко мне тебя. Я помру, совсем одна останешься. Спутаешься со своим тупоголовым Артемкой, он тебя по миру пустит.
— С ним не свяжусь, — возражаю. — Обещаю.
— Ладно. Пока сильно не радуйся. И приходи почаще.
— Я приду, обещаю, — меня одолевает какой — то приступ нежности, и я хватаю отчима за руку. — Вы только живите, дядя Витя.
Он ласково гладит меня по волосам, едва дотянувшись.
— Еще бы пожил, но мои легкие-заразы
