Путь к колодцу - Владимир Афанасьевич Середа

вдруг, сложившись сначала неожиданно во что-то мгновенно растаявшее, непонятое и не узнанное, но почти ударившее невероятным совершенством своим, что передёрнуло меня ожигающей тоскливой грустью непоправимой утраты, эти непонятные колебания эфира сложились в туманныё образ Амвросиевны. Образ её, всё увеличиваясь, выплыл в зал, застыв передо мною. Приложив палец к губам, в немом призыве к молчанию, оглянувшись настороженно, начала:

— Слушая, Иван, и запоминай, — глухим таинственным шёпотом говорила она, вновь называя меня Иваном: — Это испытание тебе ниспосылается, и от тебя зависит — жить тебе или умереть…

Напряжённо вцепившись в подлокотники кресла, внимал я её словам, забыв обо всём, как китайский болванчик, кивая каждому её слову.

— То, что сейчас происходит с тобой — это и есть разговор с Мудрецом, — сделав многозначительное ударение на слове сейчас, внимательно вглядывалась она в меня: — Ибо слова — звук, волнующий слух и лишь слегка задевающий память, а жизнь — это память поступков, когда ребёнок раз ожёгшись на всю жизнь запоминает сущность огня. — горестно всмотрелась она в меня: — Непутёвая твоя головушка, близок час испытаний, и запомни — ни что не случайно здесь… — покачала с сожалением она головой: — Думай, думай, вспоминай всякий раз разговор наш, вспоминай все, что уже произошло с тобой…

Страх морозом продрал мне спину, пронизав тела словно током:

— Бабушка, так как же..? — заныл вдруг плаксиво я, не выдержав напряжения: — Что же делать мне?

— Тише, дурья твоя башка! — цыкнула на меня Амвросиевна: — Что явилась я тебе — грех большой… Да простит уж меня Мудрец… — тяжело вздохнув, покачала задумчиво головой: — Не по силам пока задача перед тобой, не разрешить тебе её без подсказки не понять… Подскажу ужо… — настороженно оглянувшись, склонилась ко мне: — Слушай и запоминай: дом дворец этот, как и парк вокруг — это всё богатство возможностей твоих и способностей. Досталось тебе это всё богатство на славу поставленное и прекрасно украшенное… Если до сих пор ни когда не мог ты увидать и понять, не видя и не предполагая о своём богатстве, то сейчас Мудрец раскрывает всё это перед тобою в самом понятном и доступном для тебя виде, представляет он тебе возможность и власть предоставляет тебе — организовать их и развить! Преумножить! — взглянув под ноги, себе тихо закончила: — Помни о тех, кто обитает здесь и думай, Иван, думай! — закончила грозно, вскинув на меня решительный взгляд, уплывая плавно в глубину тёмного коридора. Я вскочил, бросаясь за нею, протягивая руки:

— Погоди! Постой! Я спросить хочу!

Но померкла уже бледная точка её образа звездой во мраке…

И остался я снова сам у входа в сумрачный коридор, чувствуя себя маленьким ребенком, брошенным в дремучем лесу. Слова, сказанные Амвросиевной, потрясли меня, но не понял я речей её — богатство моё… Способности мои… Только страх зародили они во мне, — ужас предстоящего испытания…

И вновь шёл я и шёл бесконечными изгибающими коридорами, проходя через сверкающие залы, всякий раз удивляющие меня изысканностью безупречного вкуса в своей отделке. Огромные торжественные бело-, розово-, чёрно-мраморные лестницы плавно низвергали меня в такие же бело-, розово-, чёрно-мраморные залы, на зеркальных полах которых чувствовал я себя ничтожным насекомым под более чем стометровой высотой наполненных светом их куполов.

Способен ли человеческий язык описать увиденное мною, каких только цветов и оттенков мрамора и гранита, лабрадорита, габбро там не было… Зимние сады поражали буйством цветущей и плодоносящей тропической зелени. Залы поражали торжественной строгостью своей геометрии, игрой света среди колоннад и пилонов в невообразимой выси своих куполов, многоголосьем эха, вызванного моими шагами…

А с чем можно сравнить уют и покой небольших каминных залов и жилых комнат… А библиотеки и кабинеты — высоченные стеллажи драгоценного полированного дерева со стрельчатыми переплётами застеклённых дверок, уставленные толстыми томами в кожаных переплётах. Тускло поблескивало золотое тиснение надписей на их корешках, обещая приобщение к вечному, к непреходящей мудрости человеческой мысли…

Я прошёл, казалось бы, помещения, красоту которых превзойти не возможно, но каждый следующий шаг приводил меня, завораживая взор, к ещё более невообразимой красоте, и дивился я многообразию прекрасного, его ни с чем не сравнимостью — каждая деталь, каждое помещение было прекрасно по своему, привлекая взгляд и порождая восторг… И каждая предшествующая деталь красотой и неповторимым совершенством своим готовило воображение моё к встрече с последующим, — развивая моё понимание красоты в беспрерывном ощущении открытия, овладевшем мною.

Я не мог выделить ни единой повторяющейся детали, всё было различным и демонстрировало невероятную гармоничность переходов одного к другому, одного в другое…

Чудесные мраморные и хрустальные фонтаны, с разноцветными пёстрыми рыбками, дивящими глаз видом своим и цветом, в мягко светящихся чашах, призывно журчали струями воды, окружённые радугой с такой необычайной чистотой световой гаммы, что слепила она, как луч прожектора.

Ни когда не видел и не мог себе даже представить я такой красоты и гармоничного совершенства, окруживших здесь меня со всех сторон, и каждое мгновенье пребывания в мире этом, каждый шаг, сделанный мною, каждый вдох — всё это необычайно волновало предчувствием чуда…

И нежная грусть охватывала от невозвратности каждого мгновения… Каждого шага… Каждого вдоха… В каких единицах можно измерять время моего пребывания в этой волшебной сказке? Как можно соотносить между собой секунду, прожитую здесь, в непрерывном ощущении открытия чуда, и тоскливо-скучные сутки, десятки и сотни которых незаметно проскользнули у меня, за мою жизнь, сквозь пальцы, не оставив в памяти ни единой золотой крупинки воспоминания..?

А чего здесь только не было — старинные и новейшие автомобили, вставлены были так же как в лучших мировых автосалонах или музеях. И стояли они, отражая всё окружающее, совершенной полировкой разноцветных своих кузовов, олицетворяя комфорт и скорость… Всевозможные самолёты в звенящих тишиной ангарах… Космические корабли и таинственные летающие тарелки всевозможных форм и размеров, от скромных, похожих на чёрный утюг, величиной в малолитражку, до огромных непостижимо сложных в беспрерывно изменении своей формы, в которой не возможно было разобраться, — переливаясь различным цветом, возникали вдруг рядом с ними какие-то детали, вспыхивая изумительно чистыми тонами различного цвета, и медленно растворялись бесследно в воздухе, закручиваясь в спирали…

А лаборатории — физические, уставленные сложными приборами и электронным оборудованием с совершенно мне непонятными станками… Химические, наполненными громадами установок выполненных из тончайшего стекла, в которых булькала, клокотала яростно разноцветная жидкость и клубились газы всевозможных оттенков… Самые современные и старинные лаборатории с тяжёлыми дубовыми столами, неуклюжими ретортами с таинственными свитками, покрытыми невиданными письменами и магическими символами… Всё, что