Путь к колодцу - Владимир Афанасьевич Середа

из которых было воспоминание о человеке, поддавшемся на уговоры знакомых и согласившемся на пустяковую косметическую операцию. Но из-за непонятной для самих медиков аллергической реакции на какое-то из применённых лекарств, лишь чудом остался он в живых, став инвалидом, после многих суток, проведённых по ту сторону жизни в реанимационном отделении.

Ощущение чего-то подобного сидело, нехорошим предчувствием и во мне… Не так уж мне плохо жилось, что бы хотел я чего-то лучшего… Как кошмарный сон, что приснился накануне… Не нужно мне ощущение марионетки, — ведь пока она не заметила приводных нитей от рук своих, от мыслей своих, счастлива она верой в собственную свободу… Да и само представление о свободе у неё просто и очевидно: «Свобода — это когда чего хочу того и имею!». А мысль о причинах желаний и мыслей…? О том, кто держит в руках их приводные нити…

Не уютно почему-то стало мне от этих мыслей:

— Амвросиевна, а может не надо к Мудрецу? — спросил я, выгребая из наклонённой миски остатки борща.

— Да как это — не надо? Как-то..? — всполошилась он, растеряно оборачиваясь ко мне: — Да что же, зря я тебя у смерти выпросила? — укоризненно покачала головой: — Опять как с Иваном получится… Гляди…

А я не мог взять в толк, — да что же не так получилось у Ивана: — и жену-красавицу добыл, да и какую-то толику царства урвал, по-моему… Что её оболгал? Так не слишком она этим обеспокоена. — я покосился на её, вид конечно не презентабельный, на первый взгляд, но так ведь совершенно не пугает и даже наоборот… Правда вспомнилась мне смутно аналогия её с тёмной комнатой, с воображением, населяющей эту комнату, по прихоти своей, чудовищами…

— А чем вы Иваном-то не довольны? Что не так он сделал? — поинтересовался я, глядя, как убирается она у печи.

— Вот того и хочу тебя к Мудрецу сводить… — сказала недовольно, не прекращая своего занятия: — Не могу складно говорить, что бы, по-вашему, по научному… Что бы вы поняли… — взглянула на меня недоверчиво: — Может с тебя какой толк будет?

Пожимая плечами, я скривил губы в улыбке:

— И мне бы того хотелось.

— Всё бы тебе скалиться. — загрохотала она чем-то недовольно у печи.

Как ни странно, но я, кажется, понял, что она хотела сказать о нашем понимании. Голова моя начала работать, анализируя, вполне самостоятельно, выдавая результат в виде понимания, странного ощущения, в котором до сих пор самостоятельные явления и события, вдруг оказывались связанными в некие комплексы. Подобно кирпичам в постройке, образовывали они уже нечто принципиально новое.

Так и её слова о не умении говорить по-нашему, по научному, вызвали у меня сразу представление о строительстве домиков из кубиков. При котором каждый, используя свои оригинальные кубики, пытается объяснить другому своё представление о событии, натыкаясь при этом на непонимание. Ведь мы не способны увидеть истину, мы только сознаём представление о ней — её модель, но каждый при строительстве этой модели использует свои «кубики». Это и называется научной работой. А слушателей это может даже раздражать…

* * *

— А идти-то далеко? — поинтересовался я, когда вышли мы из избушки, она, мельком взглянув, ускорила шаг:

— А это от нас зависит, от тебя. Как готов будешь, так и придем. Разговор может уже и начался давно… — загадочно взглянув, добавила она.

Странно, как и всё здесь. — думал я — Расстояние зависит от меня, от того, как готов буду… А к чему готов я буду, знает ли это кто-нибудь?

— А к чему я готов должен быть?

Остановившись, необычайно внимательно посмотрела она на меня:

— Сам то почувствуешь. А может и нет… — вздохнула тяжело, поворачиваясь: — На то и Мудрец, что не постижима нам его воля и законы, им данные, к чему ни когда не узнать нам… — подумав с сомнением добавила: — Разве Братья знают волю его…

Меня словно током прошило до самых пят. Братья, это была единственная связь между мирами. Тем — родным, до слёз близким, и этим — какой-то гротескной насмешкой над реальностью.

— А Братья, кто они? — поинтересовался нарочито безразлично.

— Люди, как и ты… Ведут они тебя здесь, не дают погибнуть. Хранят тебя… — произнесла обыденно, будто сказку внуку неразумному разъясняя. Я остановился от неожиданности:

— Как это хранят? Не замечал что-то…

Она повернулась, пожав плечами:

— А чего и замечать, конечно, не заметишь, просто, когда шарахаешься ты в тёмной комнате, от воображаемых чудовищ. Братья тебе чего ни будь «мякенькое» подстилают, что бы ни зашибся насмерть…

Понял я, что и здесь всё связано со сложной аналогий её о чудовищах в тёмной комнате моего подсознания.

— А как это — «мягкое» подстилают? — заинтересовался я.

— Как тебе объяснить? — подосадовала она моей непонятливости: — Ведь нельзя понимать всё буквально, я о комнате тебе рассказала, что бы объяснить доходчивее происходящее, а в реальности всё несравненно сложнее. Настолько сложнее, что и вообразить не возможно, а значить и увидеть ни кому не дано, — окромя Мудреца да Братьев, конечно. — вздохнула, отворачиваясь.

А Анатолий Иванович как же? — подивился я непонятному её объяснению. Она мельком снисходительно улыбнулась:

— А ты как думаешь? Ты особенный, что ли? Ему своя «комната» и шарахается он там тебя не хуже! — и продолжила озабочено: — Идёмко, идём…

А я застыл, пытаясь осмыслить себя в роли подопытной крысы, для которой таинственные и всемогущественные Братья построили лабиринт, и лазит теперь крыса по нему, тыкаясь со всего разгона носом в тупики.

Да что же это происходит. — думал я: — каким способом им всё это удаётся, да и вообще, что это гипноз, мираж, наркотический бред..?

Я остановился и начал в исступлении хлестать себя по щекам. Амвросиевна, повернувшись, терпеливо с пониманием наблюдала за моими ухищрениями отличить реальность от сна, потом сказала, успокаивая:

— Зря стараешься, не сон это. И каждый синяк вынесешь ты в свой мир. Если удастся тебе выбраться..? — добавила с сомнением. Я прекратил самоистязания, настороженный последним её замечанием:

— Так что, могу и не выйти от сюда?

— Запросто.

— А как же Братья? — с надеждой поинтересовался я.

— Они помогают тебе, Но что это значить?

— Странный вопрос — конечно же, помогают вернуться! — подумав, я добавил: — Всё остальное уже не помощь, а вредительство.

Не сразу ответила мне Амвросиевна, и странен был её ответ:

— Как знать? Как знать? Если б знать — когда помощь оборачивается бедой, а когда беда превращается в помощь?

— Амвросиевна, опять философия? — шутливо возмутился я, прозрачная красота берёзовой рощи, через которую мы проходили