Правда о Портъ-Артуре Часть I - E. Ножинъ

Такъ какъ раненые еще не прибывали, то некоторые доктора верхомъ, съ лазаретными двуколками отправились къ нимъ навстречу.

Скоро раненые начали сразу прибывать.

Сколько выносливости, сколько добродушія, сколько доверчивости было во взоре страдальцевъ, когда къ нимъ подходили врачи и фельдшера.

Здесь разыгрывался эпилогъ кинчжоусскаго боя. Раненые все прибывали, которыхъ удалось, посчастливилось вырвать изъ клещей кинчжоусскаго ада.

Доктора едва успевали промывать раны и накладывать повязки.

Присутствовавшій на перевязочномъ пункте полковой священникъ о. Василій Слюнинъ помимо утешенія жестоко страждущихъ и напутствія умирающихъ, энергично помогалъ докторамъ и даже самостоятельно делалъ перевязки.

Ворвавшійся въ станціонное зданіе снарядъ производитъ ужасное опустошеніе: четыре раненыхъ убито, пять другихъ тяжело заново изранены.

Произошелъ неописуемый переполохъ.

Больные, только что перевязанные, въ паническомъ страхе бросаются вонъ, конечно, кто въ силахъ. (А самочувствіе техъ, кто не могъ подняться!). Падаютъ, поднимаются, опять падаютъ. Къ счастію, что никто изъ ихъ хранителей-докторовъ не былъ раненъ. Успокоивъ больныхъ и сделавъ имъ наскоро вторичныя перевязки подъ непрерывающимся огнемъ и грохотомъ взрывовъ, доктора поспешили ихъ уложить въ поданный санитарный поездъ и отодвинуть его за Тафашинскія высоты.

До восьми часовъ вечера перевязочный пунктъ оставался въ Тафашине и только съ последними отступающими частями, забравъ раненыхъ, сталъ отходить къ Нангалину. Нужно надеяться, что наступило время, пора уже прійти къ непреложному убежденію, что въ бою, въ сфере непріятельскаго ружейнаго и орудійнаго огня, перевязывать спокойной, уверенной рукой раненыхъ, нужно иметь не меньше мужества, чемъ съ винтовкой и шашкой въ рукахъ истреблять себе подобныхъ.

Докторъ, обмывающій рану, освобождающій ее отъ осколковъ, причиняющихъ невыносимыя страданія, останавливающій кровоизліяніе во время налагаемой перевязки и этимъ спасающій не одну молодую жизнь – среди риска ежеминутно быть убитымъ – разве это не величайшій подвигъ самоотверженія!

Величавый, покойный Сампсонъ, безмолвный свидетель кровавыхъ человеческихъ распрей, какъ тысячи летъ назадъ, во времена живой проповеди Спасителя, сказавшаго: "Еще многое имею сказать вамъ, но вы теперь не можете вместить"… (Іоаннъ глава 16, 12-33), какъ тогда, такъ и 13-го мая, таинственно молчалъ, отчетливо обрисовываясь на озаренномъ еще вечерней зарей небосклоне.

Надвигавшееся съ востока облачко, какъ бы скорбнымъ флеромъ, окутывало его вершину.

День потухалъ и съ нимъ сотни жизней, ценою которыхъ покупалась и покупается каждая военная слава, въ томъ числе и слава 5-го восточно-сибирскаго стрелковаго полка.

По всемъ дорогамъ, тропинкамъ, пахотой брели къ Тафашинскимъ высотамъ остатки 5-го полка.

Тихій вечеръ сменялъ для многихъ скорбный, для многихъ последній день.

Сгущались сумерки. Забродили въ балкахъ, долинахъ, оврагахъ тени. Силуэты отступавшихъ стрелковъ въ нихъ расплывались, и цель для японцевъ ускользала.

За Тафашинскими высотами царило полное отсутствіе какой-бы то ни было организаціи. Тамъ все перемешалось.

Никто не подумалъ, что Тафашинскія высоты имеютъ огромное стратегическое значеніе. Ничего не было сделано, чтобы оказать на нихъ хоть какое-нибудь сопротивленіе.

Те, кто поинтересуется взглянуть на карту Квантунскаго полуострова, отчетливо ясно увидятъ, какую чудную горную позицію представляютъ изъ себя Тафашинскія высоты.

Но все, во главе съ начальникомъ 4-й стрелковой дивизіи генералъ-маіоромъ Фокъ, стремительно уходило отъ этихъ высотъ по направленію къ Нангалину.

Противникъ, занявъ киньчжрусскую позицію, не перешелъ въ преследованіе. Следовательно, отступленіе могло быть совершено въ полномъ порядке.

А что же вышло?

Описывая въ "Новомъ Крае" очень подробно все положительныя данныя о киньчжоускомъ бое,- я, въ силу строжайшей военной цензуры, конечно, не могъ ни однимъ словомъ обмолвиться о преступной нераспорядительности генерала Фока и отсутствіи самаго начальника раіона, когда въ бою участвовало более половины вверенныхъ ему войскъ.

Я въ No 118 названной газеты сказалъ только довольно прозрачно, что не время теперь печати входить въ критическую оценку деталей этого боя, но за ней остается право свидетельствовать предъ лицомъ всего света, что это была героическая эпопея.

Теперь же я обязанъ сказать, что, помимо преступнаго веденія всего боя, ничего не было сделано, чтобы отступленіе произошло въ мало-мальски приличномъ виде.

Генералы Стессель и Фокъ не потрудились оценить все выгоды Тафашинскихъ и Нангалинскихъ высотъ, не оказали на нихъ ни малейшаго сопротивленія, а устремились прямо къ Артуру.

Счастье наше, что японцы не перешли въ наступленіе. Трудно себе представить, что бы тогда произошло. Очень возможно, что на плечахъ хаотически отступавшихъ полковъ 4-ой дивизіи и батарей противникъ сразу дошелъ бы до Артура.

Непріятель, занявъ киньчжоускую позицію, которая во всякомъ случае досталась ему довольно дорого, не сделалъ даже попытки насъ преследовать. Я помню, что съ позиціи неслись къ намъ звуки японской нестройной музыки.

А мы? – мы въ полномъ безпорядке отступали къ Нангалину.

Когда совсемъ стемнело, когда люди различныхъ частей перепутались, кто-то крикнулъ, что показалась японская кавалерія.

Что произошло, трудно описать. Стрелки открыли огонь по своимъ. Началась энергичная стрельба.

Показался изъ-подъ Тафашина последній поездъ съ ранеными. Его приняли тоже за японцевъ, и по немъ открыли огонь.

Батареи, услышавъ перестрелку и не имея пехотнаго прикрытія, понеслись къ Нангалину. Лаперовская батарея 4-ой в.-с. стрелковой артиллерійской бригады, шедшая въ стройномъ порядке въ самомъ переди, чуть не была смята наскочившей на нее впотьмахъ другой батареей.

Началась форменная паника. Однимъ изъ безпристрастныхъ свидетелей всей этой вопіющей неурядицы былъ и другой сотрудникъ "Новаго Края" г. Купчинскій.

Страшно подумать, что сталось бы съ полками 4-ой дивизіи, если бы противникъ, действительно, перешелъ въ наступленіе. Только къ разсвету, подтянувшись къ ст. Инчензы, все успокоилось и пришло въ надлежащій видъ.

Прекрасной иллюстраціей того хаоса, который царилъ въ штабе укрепленнаго раіона, служитъ следующій эпизодъ.

Какъ я уже сказалъ, къ 3 часамъ дня все наши батареи на позиціи замолчали. Позиція до самаго отступленія 5-го полка уже не могла дать ни одного выстрела. Приблизительно, часамъ къ 6-ти, къ 7-ми прибываетъ на ст. Нангалинъ, по распоряженію генерала Стесселя, подполковникъ Тахателовъ. Для чего? Принять командованіе киньчжоуской артиллеріей. Ему пришлось сообщить, что батареи позицій кончили свое существованіе. Дерется лишь 5-й полкъ.

Наступилъ уже глубокій вечеръ. Все за Тафашинскими высотами въ рукахъ у японцевъ. Наши войска въ полномъ безпорядке отступаютъ къ Нангалину.

На станціи Нангалинъ хаосъ и смятеніе. Набитые ранеными поезда отходятъ въ Артуръ. Въ виду внезапнаго отступленія и полной дезорганизаціи – на станціяхъ не было приготовлено питательныхъ пунктовъ.

Измученные долгимъ боемъ, тяжелыми раненіями стрелки и артиллеристы томятся голодомъ, жаждой и холодомъ.

Вечеръ былъ не по времени холодный.

По дебаркадеру станціи бродятъ тени артиллеристовъ Киньчжоуской позиціи. Бродятъ и хлеба ищутъ. Часть въ повалку спитъ у станціонныхъ зданій.

Буфетъ I и II класса биткомъ набитъ офицерами. Новые все прибываютъ. Кто поездомъ, кто верхомъ, кто на дрезине, большинство пешкомъ.

Никто ничего не зналъ, что предпринять. Все ждали приказаній. Никого изъ старшихъ начальниковъ нетъ. Большинство офицеровъ, перекусивъ, улеглись здесь же на полу.

У перрона стоитъ готовый къ отправленію поездъ. Длинный поездъ. Стоитъ уже давно. Вагоны завалены ранеными. Доктора и фельдшера, проделывая эквилибристическія упражненія, влезаютъ въ товарные вагоны и при тускломъ свете фонаря продолжаютъ облегчать.

Уже 11 часовъ. Поезда не отправляютъ. Суматоха на станціи усилилась, Вновь прибывающіе укладываются отдыхать.

Но вотъ отдается кемъ-то приказаніе; ихъ подымаютъ, начинаютъ строить, потомъ опять отменяютъ; не получается обстоятельныхъ приказаній; одно противоречитъ другому.

Люди подымаются, строятся, потомъ ложатся, опять строятся. На лицахъ страшное утомленіе и полное безучастіе ко всему, что происходитъ,

Поездъ, наполненный ранеными и умирающими, продолжаетъ стоять. Отъ вагона къ вагону переходитъ пожилая женщина въ форме сестры милосердія и передаетъ раненымъ булки и пирожки, купленные ею на станціи.