«Илюшка смеется» и другие комедии - Николай Георгиевич Винников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окунь взмахивает флейтой, оркестр играет марш. В почетном сопровождении наряда милиции (в руках у милиционеров букеты цветов) входит С а в е л и й Д м и т р и е в и ч С е р е б р я н с к и й с ж е н о й и внуками А л е ш е й, Н ю ш е й, К с ю ш е й и другими поменьше — на руках.
К р у т о й (Шалаеву). Ну как, Жора, на твой взгляд?
Ш а л а е в. Великолепно, Степан Васильевич! Продолжай в том же духе… (Щелкает затвором фотоаппарата, стрекочет кинокамерой.)
Д е д (спускает ребят с рук на землю, Крутому). Степан!..
Ш а л а е в. Одну минуту, Савелий Дмитрич! Я запишу ваш ответ на магнитную ленту. (Включает магнитофон.) Говорите.
Д е д. Степан, будь ты трижды неладен! Ведь я же тебе и всему твоему правлению русским языком сказал: не надо!..
Ш а л а е в. Савелий Дмитрич!.. (Выключает магнитофон.) Товарищ Крутой, что же это?!
К р у т о й (сбегает с крыльца, хватает деда Савелия за рукав и тащит в сторону). Слушай, чертов дед! Что тебе, вожжа под хвост попала? Чего ты кочевряжишься?
Ш а л а е в (подходит к ним). Савелий Дмитрич, действительно… Послушайте, что я вам скажу. Скромность и бескорыстие — это, безусловно, прекрасные качества наших советских людей, и они, бесспорно, украшают их. Но… до известного предела, после которого излишне скромный и бескорыстный человек начинает выглядеть в глазах современников довольно странно.
К р у т о й. Олухом! Дураком!
Д е д. Чего-о?! (Смотрит то на Крутого, то на Шалаева, затем неожиданно прыскает со смеху.) Да сами вы олухи и дураки! (Стаскивает с головы шапку и озорно бьет ею оземь.) Уговорили! Упропагандировали! Давайте! Все давайте, согласно решению правления!
К р у т о й. Все здесь, и все твое. Ты только не выкаблучивайся и давай действуй, как ты умеешь, с этим самым… с фольклором, с шуточками-прибауточками и всем прочим.
Д е д. Ладно, пусть будет по-вашему, как вам в умные головы взбрело. (Поднимает шапку и идет к крыльцу.) Здравствуйте, товарищи дорогие, старые и молодые! От всего сердца и от всей души кланяюсь вам низко, до самой земли.
Г о л о с а.
— Здравствуй, дед Савелий!
— Здравствуйте, Савелий Дмитрич!
К р у т о й (снова поднимается на крыльцо, достает из портфеля лист бумаги, читает). «Дорогие товарищи! Все вы, конечно, знаете виновника сегодняшнего торжества — нашего уважаемого садовода и виноградаря товарища Серебрянского С. Д. Однако от имени и по поручению нашего правления…»
Г о л о с а.
— Знаем!
— Без шпаргалки!
— Как облупленного!
К р у т о й (продолжает читать). «Пять лет тому назад приехал он к нам из-под Мичуринска…»
Г о л о с а.
— Да знаем же, знаем!
— Кончай читать по бумажке!
— Вручай деду ключи, и пускай владеет новым домом!
— Вполне заслужил, заработал!
Д е д. Слышишь, Степан, что народ говорит? Прячь свою шпаргалку и давай ключи… (Берет у Крутого бумагу, запихивает ему в портфель и достает из него связку ключей.) Вот они!..
Г о л о с а.
— Ура!
— Музыку давайте, музыку!
Ш а л а е в. Одну минуту, товарищи! Так, по-моему, все-таки нельзя. Надо все-таки как-то не так… Разрешите мне?
К р у т о й. Ага, скажи им, Жора… Внимание, товарищи! Слово имеет корреспондент-писатель из области товарищ Шалаев. Просим!
Г о л о с а.
— Ну, просим…
— Говори, товарищ корреспондент…
Ш а л а е в. Товарищи! Дело вот в чем… У вашего уважаемого садовода и виноградаря Савелия Дмитрича Серебрянского и его супруги Матрены Андреевны, помимо всего прочего, чем они вам, безусловно, известны, еще и замечательная советская семья — семь сыновей, которые…
Г о л о с а.
— Правда, значит!
— Молодец дед!
— Не поленился!..
Ш а л а е в. Да судите сами… Вот краткие записи, сделанные мною в предварительном интервью. (Читает из блокнота.) Старший, Василий, — ракетчик, второй, Григорий, — подводник, третий, Николай, — летчик-испытатель, четвертый, Дмитрий…»
Д е д (поправляет его). Николай.
Ш а л а е в. Я уже сказал про Николая.
Д е д. Другой Николай.
Ш а л а е в. Ах да! Их же у вас два… Короче говоря, товарищи, разрешите мне от вашего имени сказать так: хоть мы с вами их пока еще не знаем, лично с ними не знакомы, но вместе с отцом и матерью гордимся ими как нашими славными земляками-односельчанами и всегда будем рады приветствовать их в этой усадьбе, в этом доме — под родительским кровом!
Г о л о с а.
— Правильно, товарищ корреспондент, хорошо сказал!
— Гордимся и будем рады!
— Ну, Савелий Дмитрич, давай…
— Открывай пошире двери!
— Командуй, что куда нести!
К р у т о й. Симочка! А ну что там у нас в машине на этот случай… Тащи сюда!
Тетка Серафима уходит. Дед Савелий выбирает из связки ключей один, подходит к двери дома.
О к у н ь (оркестру). Внимание! Раз, два, три!
Снова гремит оркестр. Дед Савелий отпирает дверь и распахивает ее настежь. Т е т к а С е р а ф и м а возвращается с вином и чарками. Шалаев щелкает затвором фотоаппарата и стрекочет кинокамерой.
Вбегает О с о к и н а — в новой кофте и юбке, в новых полуботинках и в ярком платке.
О с о к и н а. Ой, чуть было не опоздала!..
Д е д (уже по-настоящему взволнованный, подходит к перилам крыльца, берет у тетки Серафимы чарку с вином и поднимает над головой). Товарищи дорогие, старые и молодые! Даже не знаю я, с чего начать, что и как вам отвечать… Вот видите, плачу. А слезы не прячу. Не прячу и не скрываю, потому что знаю: такие слезы — не стыд, не позор, никому ни в упрек, ни в укор… Спасибо вам всем. И от нас с Матей (показывает на Матрену Андреевну) и от наших сынов и внуков. За ваше доброе к нам отношение, за почет и уважение. Вы говорите, у нас замечательная семья. Это вы правильно говорите. Она у нас действительно замечательная…
М а т я (смущенно). Савелий! Ну что ты?.. Не надо, неловко. Семья как семья.
Д е д (продолжает свое). Одних сынов семеро. Семеро, да каких! И это наша с Матей радость и гордость на старости лет. Не зря, значит, жили, небо коптили, не сухими пеньками, а деревьями были! (Шалаеву.) Товарищ корреспондент-писатель, вот я сейчас про сухой пенек и про дерево расскажу, а ты давай включай свою машинку, записывай на ленту…
Сухой пенек — какой в нем прок!
На что он пригодится?!
Ни человек к нему, ни волк,
Ни птица не стремится.
Короткий пень не бросит тень
На путников усталых
И от дождя в ненастный день
Не скроет запоздалых.
А дерево в ветвях, в листве —
Зеленая отрада!
Под деревом таким для всех
И кров, и тень-прохлада!
Эх, жить да жить, жить — не тужить,
И умирать не надо!
Кто одинок, тот как пенек:
Ни толку в нем, ни смысла.
Он просто отбывает
