«Илюшка смеется» и другие комедии - Николай Георгиевич Винников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
М а р и я. Мать! Перестань сейчас же!
Д а р ь я. Замолчи!..
Д е д (упирается руками в край стола, поднимается). Степан! Объяви народу, подтверди: я же не хотел, ничего этого не хотел… Товарищ корреспондент-писатель… (Хочет что-то сказать Шалаеву, но хватается рукой за грудь и снова опускается на стул.)
О к у н ь (подбегает к деду Савелию). Сердце!.. Серафима Афанасьевна, помогите мне, пожалуйста… Не суетитесь: не в первый раз и, будем надеяться, ничего страшного.
Ш а л а е в (с разочарованием и досадой листает свой блокнот). Вот тебе и экстра-материал! Вот тебе и пьеса, и сценарий, и либретто для оперы!
К р у т о й. М-да-а… А ведь говорил же я тебе, Жора: давай лучше про трактористов, комбайнеров, представителей других ведущих профессий, которые изо дня в день выполняют и перевыполняют… (С внезапным раздражением Матрене Андреевне.) Слушай… мать-героиня! Свезешь своего деда-очковтирателя в больницу, придешь в правление и напишешь заявление: так, мол, и так… Окажем тебе всю необходимую помощь… в обратном переезде, на прежнее местожительство!
Дед Савелий делает какое-то движение и что-то будто произносит.
Еще приступ, что ли?
О к у н ь. Нет, это он говорит, только очень тихо.
С и м а. И на пальцах что-то вроде показывает.
К р у т о й. Что говорит и показывает?
О к у н ь. Гм… Он говорит, что никуда отсюда не поедет. Ему и его внукам здесь нравится — и он не поедет.
С и м а. Во! Дулю скрутил и показывает! То есть фигу по-культурному. Извиняюсь, товарищ корреспондент…
Ш а л а е в (опять оке осененный каким-то новым соображением). Потрясающе! Складывается явно фельетонная ситуация!
К р у т о й (теперь заикается он). Ка… ка… какая?!
Ш а л а е в. Фельетонная! Это может быть такой фельетон, который напечатает не только наша районная или областная, но и центральная газета!
К р у т о й. И ты… И вы… За мои же хлеб-соль, за мое добро и мне же в ребро?!
Ш а л а е в. А что я могу поделать, дорогой мой товарищ Крутой! Материал обязывает, материал диктует. В данном конкретном случае он диктует жанр фельетона! (Машет Крутому рукой и уходит.)
К р у т о й (в приступе ярости). Долой!.. Арку, портрет деда, соответственные песни — все долой!..
З а н а в е с.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Перед занавесом.
С е с т р ы О с о к и н ы.
Выйду в степь и кликну в голос: «Милый, я — к тебе!..»
Только ветер клонит колос, чуть шуршит в траве.
Степь молчит, и нет ответа мне в ночи глухой…
Не идет ко мне с приветом ясный сокол мой.
Не ласкает, не голубит, не зовет своей,
Не твердит о том, что любит с каждым днем сильней…
Нет такого, чтоб, встречая, жарко обнимал,
Называл «моя родная», в губы целовал.
Нет такого, чтобы, вместе звезд следя полет,
Мы, забывшись, пели песни ночку напролет.
Находили и срывали яркий разноцвет
И по листикам гадали: счастье или нет?..
Где же он, мой сон заветный, где же он, такой?
Степь молчит, и нет ответа мне в ночи глухой…
То ли рядом, то ли где-то в дальней стороне,
Но ведь должен быть на свете данный только мне!
Данный мне одной-единой, мой и только мой,
Мой желанный, мой любимый, близкий и родной!
Должен быть и есть, конечно, не об этом сказ…
Он, наверно, бессердечный, раз не кажет глаз.
Знать не хочет и не знает, и ему не жаль,
Что меня тоска снедает, сушит грусть-печаль…
Милый, где ты? Милый, где ты? Отзовись, родной!..
Степь молчит, и нет ответа мне в ночи глухой…
М у ж с к о й х о р (откуда-то издалека).
Где-то в нашенской сторонке в ночь, когда падет роса,
Ходит по полю девчонка — золотистая коса.
Ходит, песню напевает, но не с радости поет:
Песня грустная такая, прямо за душу берет…
Песня та совсем, быть может, вовсе даже не про нас.
Только нам не спится тоже в эту ночь и в этот час.
Пусть узнает, кто не знает: это молвится не зря —
Песня русская летает через горы и моря!
И к тому, кому поется, обязательно придет.
Он услышит, отзовется и в ответ свою споет…
Слушай, милая девчонка, наше счастье впереди —
Я вернусь в свою сторонку, ты меня лишь подожди.
Что не вру, не думай даже: в целом мире, ей-же-ей,
Нет березок наших краше и девчонок нет милей!..
О л ь г а. Сестры! Что это? Вы слышали?
М а р и я. Я… Мне показалось что-то… Но я не знаю…
Д а р ь я. Я будто слышала…
О л ь г а. Я слышала точно!
Ф р о с ь к а. И я!.. И я!.. Один тенором пел, другой баритоном, третий басом!..
О л ь г а. Да тихо, ты!.. Может, они еще…
Все умолкают и прислушиваются.
Ф р о с ь к а. Во!.. Во!..
За кулисами поет петух, ржет лошадь, мычит корова.
Затемнение.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Кабинет Крутого.
К р у т о й (сидит за письменным столом, с опаской просматривает газеты и почтительно складывает их в аккуратную стопку). Ф-фу-у… И сегодня про нас ничего. Только про соседей. Очень даже хорошо…
Мы народ не гордый, право, и не гонимся за славой.
Нет ни строчки про «Рассвет»? И не надо. Нет так нет!
Мы ничем других не хуже, а поэтому не тужим,
Что про наш колхоз опять, как всегда, молчит печать.
Без упрека и укора стерпим мы, товарищ Жора,
Если впредь ты каждый раз будешь ездить… мимо нас!
С и м а (в прежнем своем виде с шумом и грохотом вваливается в кабинет). Степан Васильевич!..
К р у т о й (вздрагивает). Фу ты!.. Как с цени сорвалась!..
С и м а (радостно). Есть!
К р у т о й. Что — есть? Говори толком.
С и м а. Этот самый… как его… фельетон!
К р у т о й. Что-о?!
С и м а. Вот… В нашей районной газете сегодняшней. Только что с почты принесли… (Отдает ему газету.) Да вы не переживайте, Степан Васильевич: хороший фельетон, наверное, положительный — «Щедрый председатель» называется.
К р у т о й. Куриная голова! Где ты видала положительные фельетоны?! (Берет газету, разворачивает, читает и возбуждается все больше и больше.) Так… Так… Так!.. (Нажимает кнопку электрического звонка, зовет.) Симочка!.. Серафима!.. Тетка Фимка!..
С и м а. Да здесь же я, Степан Васильевич! Господь с вами!..
К р у т о й. А?.. Ага… Бери карандаш и бумагу, пиши.
С и м а. Это… как его… опровержение, да?
К р у т о й. Какое опровержение?! Что я, по-твоему, как руководитель совсем уже дисквалифицировался, что ли?! И что опровергать? Все так, все правильно, как было
