Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие - Эльга Лындина

Во время пробы я оговорился, и вот, представь, эта оговорка что-то решила. Героиня говорит мне: «Я беременна…» и показывает на свой живот. Мой герой по роли бросает взгляд и должен сказать: «Видимо, просто опухоль». А я сказал: «Видимо, просто вздутие», что очень позабавило Балабанова.

И второй момент. В реквизите был венский стул старинный. Мне надо было так стукнуть по этому стулу, чтобы он упал. А я говорю: «Не могу это сделать, потому что стул старинный. Ему больше лет, чем мне». Группе, Леше это показалось странным.

Меня еще раз вызовут на разговор с Балабановым, и он скажет, что хочет меня снимать. С этого начнется мой интереснейший, трудный, красивый путь с Алешей Балабановым. А потом я узнаю, что на мою роль пробовались еще семь актеров ленинградских театров, один лучше другого. Но утвердил Балабанов меня. Кстати, если Леша до этого увидел фильм «Бакенбарды», никогда в жизни не взял бы он меня в свой фильм. Не нравилась ему эта картина. И персонаж, которого я играл у Мамина, никак не связывался с тем образом, который мы сочинили в «Счастливых днях».

Пьесы ирландца Сэмуэля Беккета вобрали в себя атмосферу, духовный климат послевоенных лет и вместе с этим симптомы острого внутреннего разлада, терзавшие человечество. Балабанов смело перенес действие в Ленинград (тогда еще городу не было возвращено его родовое имя). Режиссера менее всего волновала визуальная конкретность, принадлежность истории к определенной географической точке. Прежде всего, больше всего его волнует притча, включающая иносказание. Но только к нему одному не сводимая.

Сухоруков, впервые работая с подобным материалом, сумел верно очертить границы предложенного ему этикометафизического измерения образа. Его герой чужой повсюду (повторяюсь сознательно), он вне всего, вне какой бы то ни было опоры, в том числе и опоры на самого себя. Его странная свобода от всего и от всех — это ничем не связанная воля существа, с миром вообще ничем не связанная. Его судьба — судьба человека, давно потерявшего почву под ногами. Конечная истина трагична: человек не просто одинок, практически он вытолкнут из вселенной, затерян в пустоте. Он свободен, но испытывает на своих плечах всю тяжесть этого выбора. Заполнить обретенную свободу нечем.

Внезапные резкие вспышки гнева, вырвавшиеся из забытых глубин, — стон, жалкий выплеск почти угасшей жизни сердца, воли. Поднятая буря почти так же мгновенно заканчивается, уходит в глубины, почти растеряв возможность напомнить о себе людям.

В «Счастливых днях» возникает мотив, который и позже будет близок Виктору Сухорукову: бегство современного человека от самого себя, даже от собственной тени. Его герой соглашается на любое имя, а подлинного мы так и не узнаем. «Я буду называть вас Сергеем Сергеевичем», — говорит ему хозяйка квартиры. Он не протестует. Как и не будет протестовать, когда его назовут Борисом. Потому что мир все больше кажется ему хаотичным скоплением тел, и он, потерявший имя или от него отказавшийся, как и от любых связей, от себя, уже давно стал одним из этих безымянных тел.

Балабанов наделен редкой способностью завораживать зрителей безысходностью финала. В ранних своих фильмах он покоряет этим с некоторой примесью жеста, что, кстати, близко лицедею Сухорукову. В экранизации «Замка» Кафки, второй картине режиссера, успевший прикипеть к Балабанову актер надеялся сыграть Землемера. Просил режиссера попробовать его в этой роли. Но в результате играл Иеремию — помощника Землемера в дуэте с Анваром Алибабовым, актером Театра «Лицедеи».

В прозе Кафки Балабанов искал близкую для себя тему все того же разлада с действительностью, несуразной и жестокой, от которой человек безуспешно пытается спастись. Увлекала режиссера и материализация насилия, что со временем станет вообще отметной чертой кинематографа Балабанова. Наконец, на мой взгляд, близка Балабанову и внешне отстраненное повествование Кафки, за которым скрыто безусловное эмоциональное воздействие, и в этом ему оказался нужен темперамент Виктора Сухорукова, его импульсивность и способность к точным акцентам. Частицы реального мира, повседневные события, обычный вроде бы человек — все это представало у актера в загадочных, абсурдных связях и их взаимодействии. Иеремия Сухорукова как будто обыкновенен, но он и расчеловеченный человек. Ему не дано противоборствовать злу. По сути, он та же беспомощная жертва, что и главный герой, заблудившаяся в окружающем мире.

Герои Кафки, отчаявшись в попытке разгадать смысл своего существования, в конце концов, смирялись, ощутив во всей полноте ужас этого существования. Виктору Сухорукову с его динамикой, постоянным протестантством, взрывными эмоциями смирение героя если и дается, то с трудом, порой и вовсе ненадолго. Может быть, поэтому Иеремия несколько выпадает из мрачного шествия персонажей «Замка». Артистичная натура, пылкое воображение вели Сухорукова к некоторой стилевой, я бы сказала, нестрогости. Но это неожиданно придало Иеремии странный обертон. Несколько раздвинуло масштабы роли. Спонтанный мятеж персонажа вторгся в катастрофическую гиперболу Кафки, соединяясь с ней.

Не всех можно уложить в прокрустово ложе капитуляции… Но это не спор с исповедующим безнадежность великим писателем. Это своеобразное утверждение присутствующей в его кредо ненависти ко всем формам подавления личности, боль за ее унижение. И все-таки мечта об ином — свободном мире. Для Кафки она утопична. В принципе, как и для скромного помощника Землемера Иеремии, в котором она тем не менее потаенно живет.

«Когда Балабанов закончил работу над «Замком», — вспоминает Виктор Иванович, — у него уже был написан сценарий следующей картины «Ехать нам никак нельзя», которую он потом назовет «Про уродов и людей». В начале 1995 года на II Молодежном Кинофоруме в Суздале Балабанов получил за «Замок» Гран-при. По регламенту Форума Госкино должно было финансировать следующую постановку режиссера-победителя. Но новый сценарий Алексея не понравился редактуре студии. Балабанова обвинили в садизме и садомазохизме. В постановке ему было отказано. Тогда оскорбленный Алексей Октябринович воскликнул: «Сам заработаю на этот фильм!». И написал сценарий «Брата».

Не исключено, что определенную роль в том, что режиссер быстро приступил к съемкам «Брата», сыграла встреча Балабанова с Сергеем Бодровым-младшим. Они познакомились в Сочи на «Кинотавре» в 1996 году, когда Гран-при фестиваля получила картина «Кавказский пленник» с участием дебютанта Бодрова-младшего. После просмотра «Кавказского пленника» Балабанов предложил Сергею роль Данилы Багрова. После дебюта в кино Бодров-младший колебался относительно продолжения своей актерской карьеры. Но на предложение Балабанова согласился, не предполагая тогда, что его новый герой, Данила Багров, принесет ему огромное признание и любовь зрителей.

Виктор Сухоруков сыграл в «Брате» старшего брата Данилы, Виктора.

«Мы работали в этом фильме, можно сказать, на дружеских условиях, — рассказывает актер, с мизерным гонораром. Друзья предоставляли нам свои помещения, квартиры, не предполагая в тот момент, что картина будет иметь такой грандиозный успех».

По прошествии времени стало ясно, что одна из причин этого обвального успеха было появление на экране нового героя — героя 90-х годов. Можно по-разному относиться к Даниле Багрову, но, несомненно, это долгожданный Герой.

Картину «Брат» называли и версией гангстерской драмы, и «нашим ответом Голливуду»… На самом деле фильм был ответом на потребность времени, на желание зрителей увидеть в кино воплощение своей надежды на защитника и опору, сильного, решительного, отважного победителя. Не слишком занятого размышлениями относительно правомерности своих поступков вплоть до убийств. Размышления вообще не его стихия. Зато этот победитель реально действует, сметает врагов, и высказывает мысли, очень близкие основной массе народонаселения нашей страны.

Так из первых авторских лент Балабанова Сухоруков попадает в сагу о братьях-разбойниках. Говоря современным языком, о братьях-киллерах. Виктор давно уже стал профессионалом на этом нелегком пути. Однако Сухоруков создает незнакомый жанровый портрет Виктора Багрова, такого, каков он есть. Хотя не уходит от конкретности, житейской определенности. Но этого мало и актеру, и Алексею Балабанову.

Перестройка, крушение огромной державы, крутая ломка вчера еще прочного, казалось, незыблемого советского строя вызвали к жизни людей новых профессий, как ни дико это звучит, как ни трудно поначалу связать это с понятием «профессия», но в том числе и киллеров. Сухоруков так и воспринимает «профессиональную» деятельность Виктора Багрова. У него есть роли, в которых актер как-то сразу, без долгих комментариев, схватывает самую сердцевину, суть образа. Потом уже могут появиться ранее не предусмотренные детали, обогащающие характер. Но главное схвачено с первых минут… Так было с Виктором Багровым, чей образ не укладывается в общую схему добра и зла. Разумеется, он — киллер, преступник, которому давно место за решеткой, и было бы это абсолютно справедливо. Но ведь Виктор воспринимает себя, свою «работу» как нечто совершенно естественное — ни тени сомнений!