Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие - Эльга Лындина

Староста целует ноги погибшей девушке: так он просит у нее прощения за всех, ее предавших. И одновременно прощается с собственной жизнью, не теша себя пустыми надеждами. Игра актера в этом эпизоде сходна с реквиемом. Инструменты молчат, но слышна музыка…

Виктор Иванович трепетно относится к этой своей роли, к фильму, не пришедшему к людям.

— На съемках «Agnus dei» мы очень подружились с Арановичем. Поразительно едино мы, наверное, тогда с ним думали. Он принимал все, что я делал: ни одного замечания. Сняли всю натуру, перешли в интерьер. В это время кончились деньги. Тяжело заболел Семен Давидович. Но продолжал искать финансирование, чтобы закончить фильм. Не успел… До сих пор не могу смириться с тем, что не нашлось у государства денег на такую серьезную картину с участием Олега Басилашвили, Олега Янковского, Александра Калягина, Ксении и Полины Кутеповых…

— Виктора Сухорукова…

— И не досняли фильм. Это одна из самых горьких страниц моей жизни: не увидели зрители Виктора Сухорукова в таком трагическом накале! Роли такой глубины встречаются нечасто.

В 90-х актер снимается много, жадно — словно восполняет упущенное. Испытывает себя в авторском кино. Начинает развиваться творческий тандем: режиссер Балабанов — актер Сухоруков.

В авторском кино у Виктора Ивановича были и роли-зарисовки («Австрийское поле» режиссера Андрея Черных), и главные роли — в картине бывшего художника-постановщика Одесской киностудии, ставшего режиссером, Михаила Каца «Хромые внидут первыми» по рассказу Фланнери О’Коннор, кстати, этот фильм очень любим Сухоруковым.

В одном из интервью он сказал, что ему чрезвычайно лестно получать приглашения в подобные картины, а приглашают его потому, что он сам «такой странный, неоднозначный, индивидуальная фигура…». Между прочим, самооценка довольно точная.

«Хорошего человека найти нелегко», — так начал свой рассказ о Михаиле Каце Виктор Сухоруков, сохраняющий какую-то особую нежность по отношению к этому талантливому художнику, который сегодня не может найти средства на постановку своих фильмов. Они познакомились на фестивале в начале 90-х в маленьком городке Заречное, что под Екатеринбургом. Сейчас этот фестиваль исчез, а тогда, истинное дитя перестройки, он собирал авторитетнейших кинематографистов прежде всего ради общения. Они говорили, спорили, соглашались, отрицали и утверждали, стремясь найти единомышленников, с которыми могли бы вместе ворваться в новое время. Они верили, что именно теперь они без преград перешагнут границы своей страны и завоюют мировой экран. Мировой экран, как известно, не завоевали, но в то время надеялись, что их вера заставит Голливуд покорно склонить перед ними голову.

Виктор Сухоруков, попав в Заречное, уверенно вписался в этот круг. После показа картины Алексея Балабанова «Счастливые дни», где Сухоруков играл главную роль, Кац обратил на него внимание.

Виктор Иванович любопытно хронометрирует свою первую встречу с ним: «Мы разговаривали сорок пять минут. Он давал мне некие задания, я эти задания выполнил перед камерой, и через сорок шесть минут Михаил Кац утвердил меня на роль… Одну из лучших моих ролей, так я полагаю».

Талантливая американская новеллистка Фланнери О’Коннор замечательно умела завязывать сложные психологические узлы, в которых сплетались сломанные судьбы ее героев. Она заставляла думать о бездонной глубине человеческих взаимоотношений, так или иначе формирующих каждого из нас.

Фильм-притча с мифологической подоплекой, возможно, один из труднейших жанров в кино, а именно так решает картину «Хромые внидут первыми» Михаил Кац. Он стремится сочетать сложно-бытовой и аллегорический планы. Художник по первой профессии, он идет здесь, в первую очередь, от пластики, от изображения, что требовало от актеров особых внутренних и внешних приспособлений, постепенного ненавязчивого усложнения характеров и вместе с тем умения как бы просветить их насквозь.

Сухоруков играл одного из главных героев — Руфуса. Дополню — Руфуса взрослого, что важно. Когда-то его, хромого мальчика в то пору, забрал из тюрьмы человек, понадеявшийся перевоспитать маленького преступника. Заставить его поверить в Добро, как верит в него он сам, добрый самаритянин… Но мальчик, ровно ничего из этого не приняв, мстит своему добродетелю, вырастая все тем же преступником. «Себя спасайте! — советует он людям, саркастически добавляя: — Меня спасет Христос!..» Сухоруков видел в этом злобном и несчастливом упрямце апологета собственного кодекса. Ранняя душевная уязвленность Руфуса оборачивалась у актера дерзким, кровавым протестом. Для Руфуса не было преград для нарушения законов человеческого общения. Он свободен, он имморален, но его свобода трагична по существу. Она ведет в ад и только в ад. Упоение свободой это еще и своеобразная, грубая и упрощенная бравада Руфуса, за которой актер открывал очень глубоко скрытый страх.

Найденный Сухоруковым вместе с режиссером внутренний и внешний рисунок роли был абсолютно точен — и неожидан. В русской традиции почти всегда злодей, преступник, убийца в конце концов приходит к раскаянию и покаянию. Путь к искуплению тернист, но всегда ли он так завершается? Сухоруков поставил это под сомнение, оставляя зрителям пространство для окончательного решения. Актер внес в свою игру жесткие, ироничные ноты, рожденные, на мой взгляд, во многом временем да и собственным жизненным опытом. Отнюдь не баловень судьбы, Виктор Сухоруков пережил не просто насильственное отторжение от собственного профессионального круга, но еще и равнодушное предательство лично его отвергнувших и отторгших.

Перестройка круто меняла мир привычных традиционных духовных ценностей. Пружиной развития общества все больше и больше становился прагматизм. Люди отказывались от своей сущности, пытаясь выжить во что бы то ни стало. Сухоруков хорошо об этом знал и потаенно напомнил в облике Руфуса. В этой роли рождался серьезный вариант поиска актера — драматическое несоответствие личности человека и окружающих его жизненных обстоятельств, рождающее не просто неприятие, но и агрессию, страшную внутреннюю борьбу. То есть то, что близко актерским исканиям Сухорукова, героям которого не близки спокойствие, внутренняя тишина, уютное смирение.

Вместе с тем герои актера достаточно сильны, чтобы разобраться в проблеме отступления от человеческих норм, в том числе и собственных отступлений. В природе общей и личной неустроенности. Иногда им удается справиться с бушующими в душе злыми страстями, совершить это личным усилием. Порой, напротив, дают волю недобрым чувствам, намерениям и соответственно их реализуют.

Душевная дисгармония сама по себе не порок, но, случается, подталкивает человека к определенному отчуждению. Ему уютнее остаться наедине с собой, и он становится чужим для окружающих, какими бы близкими по крови, по давним связям они для него ни были. Сухоруков с его активной общительностью по жизни далек от этой категории, но вот играть этих людей ему, по его признанию, «всегда так интересно!». Возможно, это положило начало союзу Сухорукова с талантливым Алексеем Балабановым, завязавшемуся еще до съемок актера у Михаила Каца.

— «Это огромная глава в моей жизни. Наверное, главная, — вспоминает Виктор Иванович. — Да, все-таки главная. Юрий Мамин — начало. Потом будут Мельников, Говорухин, Лунгин, Панфилов… Но среди них прежде всего (для меня!) Алеша Балабанов.

Начну издалека. На «Ленфильме» много лет работала ассистент режиссера Вельская, красивая женщина, очень неплохо ко мне относилась и в мои пустые времена, именно в пустые. И вот встреча на студии. Может быть, случайная? Но нет арифметики, математики во встречах и расставаниях людей. Другая стихия здесь властвует. Если бы я не снимался в «Бакенбардах», я бы не пришел на озвучание этого фильма. Не шел бы по вестибюлю киностудии, где на скамье сидели Вельская и Балабанов. Она меня позвала: «Витюша, познакомься, это Алексей Балабанов, молодой режиссер».

Леша заканчивал в это время режиссерские курсы у Алексея Германа и приступал к своей первой полнометражной картине «Счастливые дни». Мы познакомились, поглядели друг на друга. Леша сказал: «Хочу предложить вам почитать сценарий». — «Давайте».

Если к «Бакенбардам» я приступал как бы в свободном полете, этаким пофигистом, то в этот момент я уже был актером с главной ролью, за которую меня хвалили… С этим я и прочел сценарий «Счастливые дни». Пришел к Леше Балабанову и сказал, что абсолютно ничего не понял. Но что-то меня там приворожило, это я чувствовал. Назначили кинопробы с талантливой питерской актрисой Ликой Неволиной.

Во время пробы я оговорился, и вот, представь, эта оговорка что-то решила. Героиня говорит мне: «Я беременна…» и показывает на свой живот. Мой герой по роли бросает взгляд и должен сказать: «Видимо, просто опухоль». А я сказал: «Видимо, просто вздутие», что очень позабавило Балабанова.