Моё настоящее имя. Истории с биографией - Людмила Евгеньевна Улицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На этот раз Мирра Львовна и Мария Васильевна решили поехать вместе, в целях экономии на такси и взаимопомощи в уборке.
Обе со вниманием готовились к поездке: купили рассаду, набрали в большую бутылку воду, приготовили бутерброды, чтобы на скамейке у могилы позавтракать. Мирра Львовна заехала на такси за Марией Васильевной, и обе с удовольствием отметили, что у каждой были и совок, и веник. Остановились у входа на кладбище, зашли в маленький цветочный магазин. Но цветов там покупать не стали: гвоздики были непристойно красного цвета, а хороших могильных цветов – гиацинтов или нарциссов – не было. Хорошо, что рассадой заранее обзавелись. Они прошли по длинной сквозной дороге вдоль кладбища, свернули на нужном повороте, возле могилы майора Пронькина, со звездой и фотографией военного. Он был как бы регулировщик их движения. И гуськом, по узкой тропинке подошли к своей могиле. Сели на лавочку передохнуть с дороги, огляделись. Все было прекрасно: выросший за двадцать лет клен, посаженный Миррой Львовной, вырос в порядочное дерево, и чугунная решетка впилась ему в ствол, безболезненно изувечив. Солнце пробивалось сквозь листья, украшая землю остроугольными тенями.
– Зиночка, умница, все хорошо сделала, – одобрительно заметила Мируся.
– Решетка все же грубовата, – отозвалась Маруся.
Посидели в молчании. Потом убрали участок и посадили рассаду. Потом развернули свертки с бутербродами. Маруся вытащила маленький плоский флакончик с водкой и две стеклянные рюмки. Выпили не чокаясь, как полагается в таких случаях. Закусили.
Посидели, повздыхали и ушли, тщательно собрав мелкий мусор.
На могилах были выбиты имена: Михаил Абрамович Хенкин, Мирра Львовна Хенкина, Мария Васильевна Хенкина-Целовальникова. И даты смерти. Старухи переглянулись:
– А все же ты раньше меня ушла.
– Какая разница – всего на два года.
– Но ты на два года больше с Хенкиным прожила.
– Да. Но как он тебя любил в молодые-то годы! – сказала одна старуха.
– Да и тебя любил, в твои-то старые, – заметила вторая старуха.
Отпуск заканчивался, пора было возвращаться.
– Ты проводи ее до могилы Пронькина, оттуда она дорогу и сама найдет, – шепнул Абдил Итуру Второму. Итур Второй кивнул в ответ, опустился и ласково подпихнул старушку в нужном направлении…
Шестью семь
Семь концов человека
Он хотел сказать еще “прости”, но сказал “пропусти”, и, не в силах уже будучи поправиться, махнул рукою, зная, что поймет тот, кому надо.
<…>
Страха никакого не было, потому что и смерти не было.
Вместо смерти был свет.
<…>
– Кончено! – сказал кто-то над ним.
Он услыхал эти слова и повторил их в своей душе. “Кончена смерть, – сказал он себе. – Ее нет больше”.
Л. Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича
1
Отзывчивость Верочки была всем известной – первой прибегала на помощь, когда и не звали. Однажды позвонила подруга Тамара, сказала, что ей плохо, что вызвала скорую помощь и просит, чтобы Верочка к ней срочно приехала, – вручить ей ключи от квартиры и дать последние распоряжения… Верочка быстро собралась, схватила потрепанную сумочку и выскочила на улицу, надеясь схватить такси. Но свободных машин не было, ни одного зеленого огонька, и она побежала к метро “Речной вокзал”, где такси всегда стояли, ожидая пассажиров. Она бежала изо всех ног – насколько позволяли ее старческие силы и приличия. Бежала, бежала и не добежала. Упала и умерла по дороге. А к подруге Тамаре приехала скорая, ей сделали укол и даже в больницу не забрали. Обошлось.
2
Нет, никто не ожидал от Нины Гавриловны такого поступка – она пригласила гостей не на Новый год, не в день рождения, как обычно, а в рядовую субботу октября, просто в гости. Сварила харчо из бараньих косточек и пожарила курицу из продовольственного заказа. Квартира у нее была ведомственная, и дом примыкал к Бутырской тюрьме, где она и работала тюремным врачом.
Гости ушли за полночь. Нина Гавриловна еще долго мыла посуду, вытирала ее чистым полотенцем – никаких сушилок для тарелок не признавала, и посуда ее блестела благодарным блеском. Легла, и уж совсем начала засыпать, и вдруг чуть не подскочила: в тот день утром к ней доставили окровавленного парнишку со сломанным носом, долго битого. Она сразу сказала начальству, что надо бы в больницу везти, операцию делать, но капитан Селезнев заржал: а мы ему сами операцию сделаем… Парень стонал, Нина Гавриловна дала ему обезболивающее из своего тайного запаса, перевязала. Он задремал, но сквозь сон все постанывал. И Нина Гавриловна смотрела на него спящего и подумывала: кого это он напоминает… Фамилия у него была из анекдота – Рабинович.
И вот тут, уже начав засыпать, она вдруг как опомнилась: парнишка тот с разбитым носом был поздний сын ее единственной любимой подругиодноклассницы Розы, Розочки – вот отчего показался знакомым. Роза давно жаловалась, что сын ее с ума сошел, хочет в Израиль эмигрировать, и с работы его уже выгнали, и жена его бросила, а он все в Израиль… И Нина Гавриловна, убежденно бездетная, сочувствовала Розе: как так, сын матери не жалеет, бросает на всю жизнь? На что их тогда рожать, деток этих…
Заболело у Нины Гавриловны сердце. Ведь всю жизнь Роза на этого паршивца положила, и родила его без мужа, и карьеры никакой не сделала, хотя была среди подруг умницей и отличницей. И мысль о бедной Розе и дураке ее сыне все не отпускала, и сердце просто разрывалось. И разорвалось…
На другой день нашли ее мертвую на полу, а рядом бутылочка с валерьянкой… Ни у кого сомнений не было: умерла Нина Гавриловна от сердца. Так оно и было.
3
Нора мечтала о белокурой кудрявой девочке, но оснований для этого никаких не было: сама она была кареглазой брюнеткой, хотя в дальнем родстве были внушающие надежду светловолосые, но муж был безальтернативный армянин. А девочки не было никакой.
