Моё настоящее имя. Истории с биографией - Людмила Евгеньевна Улицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Абдилу, конечно, пришлось похлопотать, потому что все-таки это было нарушение давно заведенного порядка, что закончившие земное путешествие люди отправляются в одно место, а животные – в другое. Но в виде исключения разрешили. И теперь Мария Осиповна и ее кот Гига вместе. Все хорошо.
Рождественский подарок
Итур и Абдил перед Рождеством были, как всегда, очень заняты – фасовали по коробочкам и пакетикам подарки: всякую мелкую радость, детям игрушки, старикам подушки, женщинам, не потерявшим надежд на устройство личной жизни, духи “Красная Москва” и “Серебристый ландыш”. Это было давно, и никаких заграничных духов в их распоряжении не было. Все подарки кончились, а одна коробочка пустая осталась. Абдил подумал – и подул в коробочку хорошим настроением. И вот радость-то! Получила я не коробку шоколада и не мыло душистое, а хорошее настроение. Правда, ненадолго, на час, но какой прекрасный подарок! Прекрасные подарки никогда долго не держатся! Прекрасное вообще недолговечно. Чтоб мы не привыкали к нему и посильнее радовались!
Сверху звучала музыка
Под конец жизни Мария Алексеевна стала видеть невидимое, несуществующее или давно не существующее. Но началось с того, что ей стал мешать шкаф, который стоял, загораживая дверь, прорезанную много лет тому назад после дележки большой комнаты надвое. Где сейчас находился этот шкаф фальшивого красного дерева с ромбами на дверцах, никто не знал, потому что давным-давно его отвезли в антикварный магазин возле метро “Фрунзенская” и получили за него неожиданно большие деньги.
Мария Алексеевна давно уже не поднималась, лежала на одной из родительских кроватей с ромбами на изголовье, на которой она и родилась, и смотрела на шкаф, которого давно здесь не было. Вторую, парную кровать от этого мебельного гарнитура выставили на балкон, когда комнаты поделили, и там она мокла, сохла и гнила уже не первый год.
Однажды ночью, когда горел ночник синего стекла, осеняя комнату таинственным светом, Мария Алексеевна увидела, как грузная женская фигура подошла к шкафу и, звякнув ключами, открыла его центральную зеркальную створку. Это была, вне всякого сомнения, покойная бабушка Евгения Мироновна в клетчатом фланелевом халате, который она донашивала после смерти мужа. Бабушка сняла халат, аккуратно повесила его в шкаф, а оттуда вынула синий костюм. Затворила дверку, опять звякнув ключами, встряхнула костюм, оглядела и влезла в юбку. Затем надела жакет, поправила кружевную манишку, изображавшую блузку, потом открыла левую створку шкафа, сняла с полки жестяную коробочку, открыла и вынула из нее конфету в зеленом фантике. Грильяж! – догадалась Мария Алексеевна. Потом бабушка повернулась к ней лицом, улыбнулась и исчезла.
Проснувшись утром, Мария Алексеевна нисколько не удивилась, увидев на прикроватной тумбочке обертку от конфеты грильяж. Кто съел конфету, осталось на некоторое время загадкой – сама Мария Алексеевна давно уже не могла грызть таких жестких лакомств. Но пришла из школы внучка Инна, подошла к бабушкиной кровати и спросила, нет ли у нее еще одной такой конфеты. Второй не было. Мария Алексеевна давно уже была подслеповата, но в последние месяцы ей чудилось, что пришла осень, и потому свету стало меньше. Она даже попросила Инну раздвинуть шторы, но Инна сказала, что шторы уже неделю в чистке и раздвигать нечего.
Полумрак сгущался с каждым месяцем. Мария Алексеевна все позже засыпала, все позже просыпалась, пока не перешла на совершенно перевернутый и поначалу очень неудобный для семьи режим. В этом дымчатом полумраке сквозили давно исчезнувшие, но знакомые по очертаниям вещи, то обретая плотность, то растворяясь. Проходила мимо бабушка, домработница Шура с подносом, однажды пришли гости, среди которых выделялась длиннющая тетя Липа, которая всегда была выше всех гостей, включая и мужчин. Женщин за столом всегда было большинство, и тем значительнее выглядел каждый из мужчин. А, так они не умерли – обрадовалась Мария Алексеевна.
Мария Алексеевна всегда принимала участие в семейных застольях, но не в обычной командной должности хозяйки, а несколько отстраненно.
Эти ночные посиделки занимали все бо́льшую часть жизни Марии Алексеевны, и она не особенно различала, происходит это во сне или в бодрствовании. Когда она уже вполне привыкла к этому ответвлению жизни, картинки стали видоизменяться – появлялись какие-то совсем не знакомые, но очень симпатичные люди, к тому же говорившие на незнакомом языке. Как-то постепенно прояснилось, что это большая грузинская семья, и Мария Алексеевна догадалась, что это те самые мифологические грузины, которые жили в квартире до них, а потом, после их отъезда, освободившаяся квартира досталась деду Марии Алексеевны. Но все это было еще до войны. Теперь она наблюдала за грузинской жизнью, рассматривая непривычную кавказскую еду и даже чувствуя какую-то тень острого запаха. Узнала буфет с медными квадратными ручками, который достался их семье в наследство от грузин. Потом грузины стали как-то растворяться, становились всё бледнее, и появился лысый человек, плюгавый, но с объемистым животом, и комната, которая была спальней, преобразовалась в кабинет с множеством забитых бумагами и папками шкафов. Лысый человек принимал посетителей, и все они были солидные мужчины с солидными, но неслышимыми разговорами. Было скучновато, и развлекали Марию Алексеевну только бурные взаимоотношения горничной и кухарки, претендовавшие на роль первого лица при домоправителе, который был исключительно благородного, в отличие от хозяина, вида. С теплым удивлением Мария Алексеевна узнала в спальне ночник синего стекла, тот самый, который и сейчас горел над ее головой.
Далее, обратным ходом она наблюдала картинки стройки, от завершения строительства до сноса стоявшего на месте дома сарая. Босая женщина, явно пьяная, хрипло кричала бессвязные слова, пытаясь прогнать разрушителей. И на месте разрушенного дома появился волшебный газон с диковинными растениями… Оранжерея. Край невидимой усадьбы, откуда слышны были отзвуки детского смеха и звонкие шлепки, как будто кто-то играл в мяч…
Видения эти перемежались приступами боли в животе, но странным образом Мария Алексеевна заблудилась в своих ощущениях, и сном казались ей скорее боли в животе, чем волшебный газон с растениями, которых не найдешь ни в одном ботаническом определителе.
Время от времени приходила Таня, пыталась ее напоить и накормить, и это было неприятно, ложка утыкалась в ее стиснутый рот, она отворачивалась. Это была враждебная сила, нарушавшая ее зыбкую жизнь.
Мария Алексеевна все меньше воспринимала это постороннее насилие в виде ложки или края чашки, но зато стала слышать в отдалении звуки
