Поймём ли мы когда-нибудь друг друга? - Вера Георгиевна Синельникова

Лина словно почувствовала моё настроение.

— Я знаю, у тебя проблемы, Дана, — сказала она сухо. — Но Дика не трогай. У него был инфаркт. Мне не хочется быть вдовой и воспитывать одной сына.

Она вышла. Я готова была провалиться сквозь землю. Дик барабанил пальцами по столу.

— Вот такие пироги, — сказал он. — Не сердись, она очень за меня переживает, а я уже здоров, как бык. О Быстрой речке я знаю. Это очень серьёзно. Попробуй провести через техсовет дополнительную геофизику. У меня самого давно сомнения по поводу этой толщи. Думаю, пора разобраться. Только, пожалуйста, ничего не говори Лине.

Дику явно хотелось меня поддержать. Провожая меня до двери, он говорил что-то ободряющее, утешительное, но я чувствовала, что он сам понимает: ничего не получится.

К концу дня я совсем раскисла. Когда мы пили втроём чай, у меня болела голова, и счастливый вид Дарьи и Рени меня раздражал. Я рано легла, но долго не могла уснуть — пыталась извлечь из всего услышанного какой-нибудь урок, но вместо этого всё время возвращалась к словам Ирины: мир гибнет. Ночью мне приснилось, что вся территория Севера, отколовшись от материка, сползает в океан вместе со зданием экспедиции, в котором Круглов склонился над картой, Лина уговаривает Дика ни во что не вмешиваться, похохатывает довольный Удальцов и хлопает в ладоши Ирина, выкрикивая: «я же говорила, я же говорила!» А на чудом уцелевшей скале машет рукой Изверов:

— Все сюда! Спасение только в интеллекте!

На следующий день, как ты уже, наверно, догадался, я отправилась в кабачок, предварительно позвонив Олегу.

Я готовила себя к иронической реакции Олега на мою озабоченность мировыми проблемами, но того, что произошло, никак не могла предвидеть.

Вначале мы пытались вести диалог в углу за печкой, но Олег, заметив, что беседовать в таком шуме — всё равно, что ловить ртом вишни с десятиметрового расстояния, предложил потихоньку улизнуть. Прогуливаясь по морозу, мы очень быстро столкнулись с другой проблемой — заледеневшими мозгами — и нырнули под крышу Олегова жилища — трёхэтажного кирпичного «райкомовского» дома.

Войдя через просторный тамбур в прихожую, обшитую светлым деревом и устланную пушистым ковром, я подумала, что уж если мир постигается в сравнениях, то у Ложкевичей и впрямь «хата», а Удальцову не стоит задаваться своим «логовом». Между тем Олег принял у меня шубейку, повесил её в шкаф, вмонтированный в стену, и достал оттуда маленькие лёгкие туфли из собачьего меха, указав на пуф:

— Я не настаиваю, но тебе будет удобнее.

Комната, в которую мы вошли, казалась громадной, может быть оттого, что низко подвешенная люстра освещала только овальный стол, расположенный не посередине, а справа, в углу, и края придвинутых к нему кресел. Тёмная мебель у стен поблёскивала латунью ручек. Две двухстворчатые двери вели в соседние комнаты.

— И ты живёшь здесь один? — вырвалось у меня.

— По обстоятельствам. Я не монах.

Он принёс оранжевую мясистую курагу, изюм, чищенные лесные орехи, мёд и большой хрустальный кувшин с водой, поставил всё так, чтобы мне было удобно доставать, и уселся напротив. В его спокойной расслабленной позе угадывались уверенность в себе и давняя привычка к роскоши.

— Вернёмся к нашим баранам! — попросила я.

— Прекрасно, — улыбнулся Олег. — Ты сама очень точно подобрала определение для своих коллег.

— Ну, начинается! — вспыхнула я. — Давай лучше оставим этот разговор.

Я сделала попытку встать, но Олег опередил меня, крепко придержав за плечи.

— Нервишки-то пошаливают, — констатировал он. — А я, между прочим, ничего обидного не сказал. Или ты не согласна, что полезно смотреть на вещи с разных точек зрения? Недавно в «Литературке» обсуждался вопрос, надо ли стремиться к установлению контактов с внеземными цивилизациями. Один из аргументов против таких попыток заключался в том, что пришельцы могут использовать нас в гастрономических интересах. Неожиданно, да? Но справедливо! Неужели тебе не хочется посмотреть на всё, что тебя так занимает, из несколько иной плоскости? Может, драма не в событиях, а в восприятии, в эмоциях?

Поскольку нервишки у меня действительно пошаливали, я решила, что буду больше слушать, чем говорить, и усиленно принялась за курагу.

— Знаешь что? — совсем не ехидно, а вполне дружелюбно улыбнулся Олег. — Давай попробуем отпрепарировать твоих коллег.

— Под микроскопом? — спросила я.

— Для начала под лупой, — в тон мне отвечал Олег. — Подробности оставим для менее впечатлительных натур. Ну-с, приступим? — Олег потёр руки. — Для вина ещё рановато, а клюквенного морса выпить пора.

Он быстро и ловко приготовил напиток и разлил в бокалы.

— Итак, начнём с безукоризненного Круглова. Могу биться об заклад, что по воскресениям, торжественно неся свои классические пшеничные усы, он шествует со своей половиной в кино, независимо от того, что показывают. После работы он аккуратно прочитывает от корки до корки многочисленную периодику и ежемесячно из зарплаты переводит кругленькую сумму на кооператив, которым, кстати сказать, вряд ли воспользуется. Скорее всего, он застрянет на Севере, а когда придёт пора, нейтралитет не спасёт его от инфаркта.

Несколько раз я и правда видела в воскресные дни Круглова и Тоню, шедших рука об руку по направлению к дому культуры. Что они строят кооперативное жильё где-то на материке, знает вся экспедиция, равно как и об огромном количестве выписываемых ими журналов.

— Что же плохого в том, что человек много читает? — спросила я.

— Я и не говорю, что это плохо, — усмехнулся Олег. — Это глупо. Газеты надо просматривать раз в месяц, а лучше — в полугодие, чтобы уловить тенденцию. Впрочем, и это лишнее. Здесь тенденция ясна на многие годы вперёд.

— И что же нас ждёт?

— Вырождение. Деградация. Ты обращала внимание на форму черепа и количество жировых отложений тех, кто нами руководит? Как ты думаешь, можно при таких данных не то, чтобы мыслить разумно, а просто мыслить? Ну ладно, ладно, не будем заглядывать так высоко. Но возьмём на заметку одно соображение: что могут сделать пассажиры поезда, если машинист сумасшедший или маразматик, а доступа к нему нет? Впрочем, если говорить о нашем вагоне, вряд ли кто-нибудь понимает, что мы мчимся в Тартар. Кроме Ирины, но у неё как бы не шизофрения на почве бессистемной перегрузки мозга и хронического дефицита мужских половых гормонов. Об Углове можно не говорить. Он из породы героев труда, тех, кто отливает рекордное количество болванок, прокладывает самые длинные железные дороги, поднимает целину, поворачивает вспять реки и добуривается до центра Земли. Он слишком сосредоточен на предмете своей деятельности, чтобы попытаться заглянуть в корень. Сутин, вероятно, смотрит немного шире, но что