Поймём ли мы когда-нибудь друг друга? - Вера Георгиевна Синельникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы?!
— Я? Я не люблю, мадам, рисковать головой. Председатель Мао учит, что самое главное — правильно выбрать позицию и определить степень риска. Это большое искусство. Если я вижу, что мой шанс выиграть, равен нулю, я не ввязываюсь в драку. Да, я понял ещё летом, что это никакие не меловые вулканиты. То есть не знал наверняка, но подозревал сильно, даже находил фауну. Зная ситуацию, я быстро просчитал все варианты и выбрал самый оптимальный.
— И вам сошло это с рук?
— А почему бы и нет? У меня есть такая книжечка — маленькая, красненькая, с хитрым свойством помогать в нужную минуту. Вздумал бы какой-нибудь беспартийный герой отказаться делать отчёт по полевым материалам!
— И вы ради этого состоите в партии?
— Конечно! Если подарки раздают только играющим, почему бы ни поучаствовать в этой игре?
— Вы циник.
— Я умный и независимый человек.
— Положим, для глубокого ума вы слишком самонадеянны, я для настоящей независимости слишком демонстративны.
Он засмеялся. Смеётся он хорошо.
— Признайся, ты где-нибудь это вычитала?
— Нет.
— Это нечестно. По правилам игры женщина должна внимать и восхищаться. — Он посмотрел на меня пристально. — Ты, дитя неразумное, наверное, и не подозреваешь, что такое мужское самолюбие? Знай же, что это страшная вещь. Когда такая пигалица уязвляет самолюбие красивого, сильного мужчины, только благородство может заставить его удержаться от мести.
— Так вы плюс ко всему ещё и благородны?
— Счастье твоё в том, что я слишком уверен в себе — я не нуждаюсь в самоутверждении. К тому же ты нравишься мне — отважный маленький бесёнок. Однако, твоя язвительность — полное признание того, что я прав.
— Да, — согласилась я. — Вы правы во всём. Кроме того, в чём неправы.
— Восхитительный оборот, — похвалил меня Удальцов. — Так в чём же я не прав?
— Например, по отношению к истине. Она же существует.
— Ну, и дурища же ты, право. Впрочем, беру свои слова обратно. Пардон. Женщины, да будет тебе известно, делятся на две категории: прелесть какие дурочки и ужас какие дурищи. Вынужден признать, что моя визави тяготеет к первой категории. Ну, как я преуспел по части оправданий? В данном случае, правда, меня и обвинять особенно не стоит — попробуй разберись в этих природных алогизмах: вроде умная девочка и в то же время круглая, г-м, да-а…. Ладно, вернёмся к теме. Скажи, для чего рождается человек — для страданий или для счастья?
— Для счастья.
— А в чём добывается истина — в счастье или в страданиях? Молчишь? То-то! Дело с вулканитами безнадёжное стопроцентно.
— Вы его сделали безнадёжным.
— Ты всегда такая упрямая? Неужели тебе трудно сообразить, что против сильной команды может играть только сильная команда? А её нет. И не может быть. У этой игры такие правила.
— Может быть!
— Ну, и из кого же ты её соберёшь?
— Углов, Дятлов — они ведь уже знают. Есть ещё Круглов, Русанова, Головнина, Дик. Может, ещё кто-то.
— Углова я не взял бы и полузащитником. Он не видит ничего, кроме геологии, и может забить гол в собственные ворота. Дятлов ещё хуже. Упирается, как баран. У Круглова принцип — не лезь в чужие дела. Сутина я уважаю, но ему хребет в столице сломали. А с бабами каши не сваришь. Хочешь пари? Я уверен, что степень риска в данном случае равна нулю — команду ты не соберёшь.
— А если всё-таки?
— Не боись. Удальцов не подведёт. Но пока на меня не ссылайся. Послушай, а ты, случайно, не провокатор? Как это ты меня, а?
Напоследок Удальцов подарил мне охотничий нож и посоветовал почаще обращаться к трудам председателя Мао.
Мне было почти весело, и я с трудом дождалась следующего дня.
Ещё в детстве я придумала, что дни похожи на авоськи. С виду они такие маленькие, дырявенькие и нередко бывают совсем пустыми. Но поразительно, какая уйма всякой всячины иногда помещается в них. Этот день был набит до отказа.
Не откладывая дело в долгий ящик, с Кругловым я решила провести работу сразу утром, пока в его кабинете не началось столпотворение. Но напрасно волновалась. Пока я старательно выкраивала фразу о том, что не знаю, мол, с чего начать, а дело не терпит отлагательства, Круглов, улыбаясь одними глазами и подкручивая правильные пшеничные усы, сказал коротко:
— Я всегда соблюдаю нейтралитет.
— Так не бывает, — выпалила я.
— Ещё как бывает, — добродушно заметил Круглов. — Не абсолютный, конечно — всё-таки это функция от степени свободы. Но военных действий я стараюсь избегать.
Разговор был исчерпан, но мне не хотелось верить в поражение.
— Да, я слышала. Но представьте, что возникла ситуация, когда от вашего «да» или «нет» зависит очень многое.
— Я работаю в экспедиции, Дана, двенадцать лет. Если бы каждый раз, когда возникает непростая ситуация, я ввязывался в драку, что бы от меня осталось? Я не знаю, что у вас там произошло, и мой лист далеко от Быстрой речки. Так что давайте, будем работать.
Сказано это было мягко, и конечно, Круглов не хотел меня обидеть, но слёзы мои уже капали на карту.
— Ну, что это вы? — растерялся Круглов. — Зачем так драматизировать? Всё уладится. Вот отправим вас в поле прямо на Быструю речку, наберёте там образцов…. Ну, хотите, я вас отвлеку? — продолжал он, видя, что я не унимаюсь и начала уже шмыгать носом. — В Северогорске со мной приключилась однажды интересная история. Как-то вечером на улице я увидел, как мужчина избивает женщину. Он был пьян и разъярён, как животное. Картина жуткая, скажу я вам. Вот, казалось бы, случай, когда сомнения неуместны. Как не броситься на помощь? Но пока я возился с мужиком, женщина вскочила, как кошка, и сзади полоснула меня бритвой по шее… Неловко признаться, но я едва не погиб…. Вот и подумаешь…
Тут в кабинет влетела Тоня. Я быстренько вытерла глаза и сделала вид, что усиленно занята раскраской.
— Хочу украсть у тебя Дану, — скороговоркой зачастила Тоня, обращаясь к мужу. — Ирина не пришла на работу — надо бы выяснить, не стряслось ли чего…
— Дана твоя, — остановил её Круглов.
— Опять задурила, наверное, — вздохнула Тоня, когда мы вышли в коридор. — На неё находит временами. Если приём будет не очень тёплый, не смущайся. Скажешь, беспокоится Углов.
Везёт, думала я, шагая к общежитию и постепенно успокаиваясь.
В старом доме на сваях,