Поймём ли мы когда-нибудь друг друга? - Вера Георгиевна Синельникова

за нелепая избыточность эмоций! Инфаркт в тридцать пять лет?! Нет, у него смелости не хватит посмотреть в перспективу. В одной Русановой, возможно, есть некая незаурядность, но она тоже зациклена на одной идее, и это её погубит. Нетрудно предсказать её достижения. К концу жизни — труды, напечатанные в академическом вестнике, бесплатно, разумеется; докторская степень; квартира на пятом этаже с совмещённым санузлом и отяжелевший муж с комплексом неполноценности. Да, есть у нас ещё секс-гигант Удальцов, но у него лоб наверняка не больше трёх сантиметров, он хорош в борцовой стойке и в постели. Кажется, всё? Ну, на ком тут можно задержать взгляд, на кого можно возлагать надежды?

— Ты случайно не сдаёшь яд в аптеку?

— Да брось ты, — добродушно отозвался Олег. — Это обычный профессиональный взгляд на своих пациентов. Благоговейный трепет со скальпелем и психоанализом несовместим. К тому же они заслужили моё презрение. Я ведь хотел им помочь. Я был близок к открытию средства против рака. Три года жил в чудовищном ритме: лаборатория, операции, лекции в институте, библиотека, анатомичка, переписка с зарубежными коллегами, тренировки, между всем этим — напряжённая работа мысли… И как ты думаешь, кто меня остановил? Те, кто больше всего нуждался в этом открытии — потенциальные онкобольные, ходоки на тот свет с запущенной печенью, дряблым кишечником и разжиженной алкоголем кровью. Когда я бросил науку и стал решать их проблемы только на операционном столе, они превратили меня в шейха — я не знал, куда складывать деньги, золото, бриллианты, вещи, продукты. Я перестал ориентироваться в ценах. Но это не сделало меня гуманистом. Если бы не только Север, а весь этот континент рухнул в океан, я бы не увидел в этом особой трагедии.

— А как же ты сам? — удивилась я.

Олег посмотрел на меня хитро и многозначительно.

— Не проболтаешься?

— Могила, — заверила я его.

Он ещё помолчал, как бы взвешивая, стою ли я его откровенности, потом спросил:

— Похож я на дурака?

— Никак нет, господин шейх.

— Тогда почему я здесь?

Я наморщила лоб, делая вид, что тщетно напрягаюсь в поисках ответа.

— А ведь это так просто. Здесь самое короткое расстояние между Востоком и Западом. Мои друзья уже готовят персональный запрос на проведение сложнейшей операции, и скоро дядя сделает тебе ручкой.

Я посмотрела на Олега, будто увидела его впервые, так бывает в кино, когда ближний план внезапно сменяется очень дальним. Я вдруг поняла, что мысленно он давно уже там и увидела, что он гораздо меньше, чем казался, может быть, даже меньше меня. Это открытие мгновенно расслабило и развеселило меня. Олег, уловив смену моего настроения, принёс бутылку красного марочного вина. Ничуть не смущаясь и ничего не страшась, я выпила два бокала. Вино было необыкновенно вкусное, а тонкие ломтики какого-то пряного сыра таяли во рту. Распахнув дверь в соседнюю комнату, Олег включил там музыку.

Мы танцевали. Олег, видно, был рад, что закончились серьёзные разговоры.

— Наконец-то я вижу, — ворковал он над самым моим ухом, — как начинает распускаться этот нежный бутон. Ты сама не знаешь, какая ты женщина, как могущественно в тебе женское начало. Не таись от себя! Не будь скованной! Выбрось эти дурацкие свитера, скрывающие божественные линии. Откажись от довлеющей над тобой идеи, будто есть нечто более важное, чем твоя женская суть. Самое важное в жизни женщины — мужчина …

— Любимый мужчина, — подсказала я.

— Ну, причём здесь любовь? — горячо возразил Олег. — Сентиментальные выдумки только мешают наслаждению, в котором нужно забыться, раствориться полностью …

Он прижал меня к себе так, что я чуть не задохнулась, и поцеловал.

Я протрезвела мгновенно. Выскользнув из его рук, я схватила кувшин и вылила на Олега всю оставшуюся воду.

— Дура! — взревел он, вмиг утратив свою галантность, и мне стало страшно.

Пока он бегал за полотенцем, я быстренько переобулась, схватила свою шубейку и крикнув напоследок, что Лёшка был всё-таки прав, выскочила на площадку.

От дома Олега до нашего общежития ходу минут двадцать, но я была дома через пять минут. Ни слова не говоря, я разделась и нырнула в постель. Уснула быстро — всё-таки я непривычна к алкоголю. Утром я не чувствовала себя отдохнувшей — что-то притягивало меня к постели, не хотелось открывать глаза. Но я заставила себя встать и пойти на работу. Мысли и тревоги, изнурявшие меня ещё накануне, отодвинулись — на них у меня не было сил. Может быть, по этой причине я совершенно не злилась на Олега и встретив его по пути в столовую, даже улыбнулась ему и махнула рукой — мне хотелось загладить возникшую между нами неловкость и больше не вспоминать об этом. Но, встретившись со мной взглядом, Олег сразу отвёл глаза. Вот дурак, подумала я. Он обижается! Мы не оправдали ожиданий друг друга — вот и всё. Нужно ли это возводить … Вот тут я споткнулась. Возводить во что? Что я увидела в глазах Олега? Я никак не могла подобрать определения. Всё, что приходило в голову, было не то. Я опять зациклилась на своих мыслях, стала рассеянной, невпопад отвечала на вопросы. А ночью меня разбудила странная мысль, самая странная из всего, что я передумала за последнее время. Я поняла, что было в глазах Олега в тот короткий миг, когда он посмотрел в мою сторону. Ненависть. Я села в кровати и заплакала. «Мамуля, моя родная мамуля, — причитала я сквозь рыдания. — Ты видишь, что получается? Разве этого я хотела? Разве это я искала?» Вскочила ничего не понимающая Дарья, обняла меня, начала утешать. Вначале эффект был противоположный — я заревела ещё громче, но постепенно успокоилась. Дарья заварила мелиссовый чай, накрыла меня ещё одним одеялом. Я уснула и проснулась уже днём, когда в общежитии была тишина — все ушли на работу. Я выпила чаю с мёдом и снова уснула. Так было четыре дня. Сегодня у меня какое-то удивительное состояние. Мёрзну, в ногах слабость, но голова ясная-ясная. Плакать совсем не хочется, но думать не хочется тоже. Очень хотелось бы увидеть тебя. Чтобы ты пожалел меня или выругал, или то и другое вместе. Обнимаю тебя.

Твоя Дана.

_ _ _

28.02.1964 года

Михаил

Пригород

Родная моя Данусь!

Представляю, каким диссонансом прозвучал мой восторженный ослиный рёв из Сосногорска. Но и сейчас, по прочтении твоих минорных писем, прослезившись над ними, я с горечью подумал о том, на какой трухлявый пенёк падают твои ожидания. Что ты хочешь услышать от меня,