Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

официальное подтверждение этого постановления сената находилось в руках народного собрания[461], которое утвердило его только через семь недель. Поразительно длинный промежуток времени между dies imperii, официально зафиксированным днем прихода к власти 13 октября, и окончательным наделением принцепса tribunicia potestas 4 декабря показывает, что советники Нерона, в данном случае, вероятно, Сенека, были неплохо осведомлены о настроениях в сенате. Сенаторы знали себе цену, и большинство из них были далеко не глупцами. Очевидно, здесь имел место маневр: сенаторов застали врасплох и поставили перед свершившимся фактом. Разумеется, переход власти к Нерону был вполне обоснован, однако правовая процедура легитимизации этого перехода должна была быть соблюдена. Соблюдение формальной стороны дела – а в случае передачи tribunicia potestas она была именно таковой – сразу же выставило всю эту ситуацию в более респектабельном свете[462].

На заседании сената 13 октября Нерон получил почетное имя Август. Его официальное имя как императора отныне звучало так: Нерон Клавдий Цезарь Август Германик[463]. Надписи и легенды на монетах последующих лет не всегда включали все компоненты этого имени. Самым ненужным оказалось имя Клавдий: с конца 56 года ни на одной золотой или серебряной монете Нерона больше не упоминается имя его приемного отца[464]. Впоследствии подчеркивалась только линия, ведущая к Августу. Надписи, которые, естественно, оставляли больше места для деклараций, чем монеты, обычно включали в себя полную титулатуру Нерона. Обычно он называл себя Divi Claudii filius Germanici Caesaris nepos Ti. Caesaris pronepos Divi Augusti abnepos – сын божественного Клавдия, внук Германика Цезаря, правнук Тиберия Цезаря и праправнук божественного Августа[465], два бога в титулатуре и примечательный случай, когда происхождение императора по материнской линии подчеркивается вообще и даже сильнее, чем по отцовской[466].

С тех пор Нерон в быту предпочитал называть себя Нероном Цезарем Августом, изредка дополняя титулатуру именем Германика, когда в этом была надобность. Однако 13 октября 54 года Нерон все же отказался от почетного титула pater patriae, который предполагал экстраполяцию отношений отца и сына на отношения между императором и подданными. Для «отца отечества» в свои 17 лет он чувствовал себя еще слишком юным. Год спустя ситуация изменилась: на монетах, отчеканенных в конце 55 или в начале 56 года, также фигурирует pater patriae; Нерону было 18 лет[467].

Сильный дух или все-таки сильный яд?

В конце насыщенного событиями дня в Риме появился новый император. Предыдущий был мертв менее суток. Агриппина также направила оба известия в провинции, где их передали через наместников в крупные и мелкие городские общины и административные единицы, и в итоге они достигли армейских частей в приграничных регионах. Там тоже все оставалось спокойно, как кратко отмечает Тацит[468]. С точки зрения начала II века, когда создавались «Анналы», такое не всегда было в порядке вещей. После кончины императора в провинциальных войсках всякий раз вспыхивали беспорядки. С восшествием на престол Нерона все обстояло иначе. Один из бесчисленных папирусов, обнаруженных на древней свалке Оксиринха, самого важного города в Центральном Египте, скорее свидетельствует о больших надеждах, которые возлагались на молодого императора. В документе от 17 ноября 54 года Нерон назван «добрым богом и началом всего благого». Независимо от того, будет ли долгожданное начало его правления ознаменовано божественной милостью, следует возложить венки и принести в жертву быков[469]. В Египте со времен фараонов люди привыкли к малолетним правителям, даже при Птолемеях на трон часто садились практически дети. Таким образом, в проявлениях симпатии Египта к Нерону было что-то само собой разумеющееся[470].

Благодаря тщательной подготовке, осуществленной Агриппиной, вступление Нерона на престол прошло быстро и гладко по всем фронтам. Именно этот факт и заставляет усомниться в том, что Клавдий стал жертвой несчастного случая за ужином. Отчасти поэтому Плиний Старший использует замечательный образ, когда Агриппина, подмешав яд в грибное блюдо для Клавдия, подарила миру нечто более ядовитое, а именно своего отпрыска Нерона[471].

Laudatio funebris

Формальные обстоятельства восшествия на престол были улажены, но тело Клавдия по-прежнему лежало в императорском дворце, омытое, умащенное и наряженное, в ожидании погребения. Постановление сената возвело умершего в ранг богов, и отныне ему за государственный счет поклонялись как божественному Клавдию, по примеру божественного Августа[472]. Других божественных императоров до сих пор еще не было, Тиберий и Калигула остались ни с чем. Плохие отношения Тиберия с сенатом и ужасные отношения Калигулы со всеми людьми на свете препятствовали посмертному обожествлению. С Клавдием, правда, тоже были проблемы, но сенат поддержал consecratio[473]. Это был знак готовности поддержать нового правителя и смотреть в будущее[474]. Нерону обожествление отчима в любом случае пошло на пользу, поскольку он стал сыном бога. В надписях и на монетах теперь, как уже упоминалось, писали Nero Divi filius[475].

Агриппина, по инициативе которой, без сомнения, состоялась консекрация Клавдия, в то же время стала вдовой бога, из чего она тоже могла извлечь выгоду. Культовое поклонение божественному Клавдию, естественно, было в ее руках[476]. Поскольку новому богу требовалось подходящее жилище, Агриппина прежде всего начала строительство огромного храма на Целийском холме. Агриппина и в этом пошла по стопам своей прабабушки Ливии, которая после смерти Августа также стала жрицей жертвоприношений для посмертно обожествленного супруга, прежде чем в январе 42 года при Клавдии она, наконец, сама не вошла в круг небожителей в качестве Божественной Августы[477].

Однако в день похорон Клавдия ответственность на себя в первую очередь должен был взять Нерон. Речь шла о словах и ценностях. Римские аристократы эпохи ранней империи не уставали использовать в судебных выступлениях или политических дебатах такие термины, как fides (верность), virtus (доблесть), modestia (умеренность) или pietas (благочестие), и обвинять друг друга в пренебрежении ими. Другое дело, что обращаться с древнеримским каноном ценностей в повседневной жизни можно было весьма свободно – как поступали и сами обвинители. Даже в имперские времена политика в Риме была игрой на сцене. Нерон стал публичной фигурой, вынужденной играть определенные роли, самое позднее, после свадьбы Агриппины и Клавдия. С приходом к власти ожидания относительно его безупречного поведения возросли прямо-таки в геометрической прогрессии. Простора для маневра в отношении моральных ценностей не было. Напротив, он должен был доказать, что обладает необходимыми достоинствами правителя. Похороны Клавдия предоставили ему первую возможность проявить себя, поскольку многие, если не все, взоры римлян по этому случаю были обращены на него. Впервые он выйдет к народу как император! Римская общественность ожидала от него pietas – чувства долга, благодарности и сыновней любви к умершему, и все