Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

гораздо удобнее иметь прегустатора и какое-то время наблюдать за его состоянием после того, как он принял пищу. Таким образом, со времен Августа на страже жизни и здоровья императора в триклинии стояли несколько прегустаторов.

Императорские прегустаторы, такие как Галот, упомянутый в литературных источниках, или Зосим, вольноотпущенник с греческими корнями, упомянутый в надписях периода между Клавдием и Домицианом[449], были близки к правителям, как никто другой[450]. За едой обсуждалась политика, планировалось будущее, а кто-то иногда и умирал. Будучи незаметными людьми, нужными лишь для того, чтобы минимизировать опасность для принцепса на обеденном ложе, прегустаторы в равной степени были свидетелями как повседневной жизни императора, так и смены эпох. Прегустатор стоял в стороне, но все же находился в центре политической жизни. Зосим видел, как Клавдий (а позже и Нерон) ел и пил, и как его рвало. Он видел императоров трезвыми и пьяными, знал их кулинарные пристрастия и невозмутимо переносил их капризы. Он слышал конфиденциальные разговоры за столом и, наблюдая за происходящим без каких-либо фильтров, знал, кого Клавдий и Нерон ненавидели и кого любили.

Близость к правителю, однако, не обязательно оказывает большое влияние на сообщения историков. Так, память о Зосиме сохранили не историки, а члены его семьи, посвятив ему надгробный памятник[451]. Соответствующую надпись сделал каменщик в Риме где-то на рубеже I–II веков. Не только Клавдий, но и Нерон уже давно покинули императорскую сцену. Упомянутая мраморная плита посвящена главе императорских прегустаторов Тиберию Клавдию Зосиму, «достойному мужу» и «почтенному отцу», как следует из текста. Плита была заказана вдовой Зосима Клавдией Энтолой и его дочерью Клавдией Евстахией. Надпись была сделана спустя много лет после смерти Зосима, вероятно, после перенесения его останков в Рим для захоронения в семейной усыпальнице[452].

Первым делом – преторианцы

Похороны только что умершего императора еще не обсуждались. Лишь через несколько часов после смерти Клавдия новость покинула дворцовые покои на Палатинском холме. Агриппина ввела своего рода запрет на передачу новостей, чтобы держать ситуацию под контролем и активировать сеть своих сторонников. Среди мер предосторожности, принятых ею в эти часы, было и обещание 16-летнему Нерону, что с этого момента он будет править Римской империей как самый молодой принцепс на тот момент. Что сказал по этому поводу Нерон, неизвестно.

Первыми, кто в тот день увидел Нерона в предназначенной ему роли, были дежурившие во дворце преторианцы. Как обычно, для этого была выделена целая когорта. Задачу проинформировать ее о переменах при императорском дворе взял на себя Бурр[453]. Доверенные лица Агриппины работали эффективно и целенаправленно, поскольку для них на кону стояло буквально все. Если бы им удалось беспрепятственно посадить Нерона на престол и при этом не потерять влияния на него, то на долгие годы (а Нерон был еще очень молод) они обеспечили бы себя властью и богатством невиданных масштабов. В любом случае никто не считает, что Агриппина действовала бескорыстно, но было бы наивно полагать, что это относилось к Бурру или к Сенеке, который едва ли руководствовался в данном случае своим стоицизмом[454]. Около полудня Бурр в краткой речи сообщил своим людям о новом положении дел. Нерон стоял позади него и слушал. По сообщению Тацита, охрана приветствовала его появление аплодисментами. Лишь горстка солдат выразила удивление по поводу отсутствия родного сына Клавдия, Британника, но затем присоединилась к большинству[455]. А как иначе? Так же последовательно, как Нерон расширял свое присутствие в качестве наследника престола, Британник исчезал в забвении. И, возможно, даже сомневающиеся среди преторианцев вспомнили о щедрости, проявленной Нероном после того, как он надел toga virilis. Это случилось всего три года назад.

Сделав первый шаг, Нерон сел в паланкин. Окруженные толпой вольноотпущенников и молодых военных трибунов, четверо крепких рабов вынесли его из дворца, спустились по северному склону Палатинского холма и пошли через Римский форум в северо-восточном направлении к Виминалу. Паланкин Нерона миновал кабаки и бордели Субуры, а затем свернул на Vicus Patricius. Справа находился Эсквилин, холм поэтов и художников. Но первый выход Нерона как императора не был связан ни с удовольствиями, ни с искусством. Через Porta Viminalis он пересек старую Сервиеву стену и покинул pomerium, священную границу города, в пределах которой запрещалось находиться вооруженным людям. Паланкин подъехал к вычурному сооружению в форме огромного прямоугольника и проскользнул внутрь через единственные ворота в почти полукилометровой стене[456]. Казармы преторианской гвардии словно поглотили паланкин молодого императора вместе с его свитой.

Для этого визита были веские причины. Как и его приемный отец, умерший несколько часов назад, Нерон знал, что нужно делать. Ни один император не мог удержаться у власти без поддержки преторианцев. Как саркастически пишет Тацит, Нерон произнес перед солдатами речь, соответствующую ситуации[457]. Вероятно, самым приятным для слушателей было известие о том, что в честь этого дня каждому из них будет вручен щедрый денежный подарок. Нерон последовал примеру Клавдия и пообещал каждому солдату по 15 000 сестерциев. Аргумент был весомым, ведь годовое жалованье простого преторианца составляло 3000 сестерциев[458]. Преторианцы немедленно провозгласили Нерона, который все-таки был внуком почитаемого Германика, императором[459].

Обычное дело для принцепса

Паланкин снова двинулся в сторону центра города, выступление перед преторианцами заняло едва ли больше получаса. В городе, по-видимому, предполагалась реализация более тонкой части плана по захвату престола: Нерону предстояло выступить перед сенатом. После того как Бурр добился признания Нерона преторианцами, в курии понадобились услуги Сенеки. Сенека знал внутреннюю кухню сената, поскольку был членом этого органа на протяжении многих лет. Однако Нерон, независимо от поддержки Сенеки, снискал в общественном сознании образ естественного наследника престола и прошел первые испытания. Тот факт, что теперь он мог предстать перед сенаторами с эффектной речью, имея на своей стороне всю преторианскую гвардию, тоже был в его пользу.

Новый император и сенаторы налаживали контакт около четырех часов[460]. Нерон начал с речи, предположительно вышедшей из-под пера Сенеки. Сенаторы этого не заметили или не стали обращать внимание. В продолжение заседания Нерон получил множество почестей и полномочий, которые в совокупности формировали императорскую власть: после того как три с половиной года назад Нерон решением сената получил полномочия проконсула, действующие за пределами Рима, теперь они были расширены и преобразованы в пожизненное imperium proconsulare maius. Таким образом, Нерон, как и любой император до него, превосходил своей властью всех консулов и проконсулов как в Риме, так и в провинциях.

В этот день Нерон также получил полномочия плебейского трибуна, tribunicia potestas. Однако