Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс

наш последний шанс. За стойкой сидел молодой человек в майке с эмблемой Philadelphia Eagles[12], и я решил, что это знак судьбы. Дабы произвести впечатление мужчины, который заботится о своей женщине, я попросил Элишу отойти в сторонку, чтобы самому разобраться.

– Сейчас я добуду тебе машину, – сказал я со всей показной храбростью, на которую только был способен.

Для меня это было особенно важно, потому что вообще-то я не из «настоящих мужчин» – ну тех, которые способны что-нибудь построить или починить. Я и детскую игрушку-то не могу собрать или какой-нибудь там конструктор лего. Да и инструкции к мебели из «ИКЕА» для меня все равно что на иностранном языке. Забить гвоздь в стену – целая проблема. Но есть у меня друзья, которые сами построили свой дом или починили машину, сами рубят дрова. Те, что способны разобрать дом, чтобы починить несущую балку, – а я понятия не имею даже, что это за балка такая. И вообще во всем этом не разбираюсь. Руки у меня не созданы для ремонта и строительства – мне гораздо проще купить и заменить на новое. Поэтому я частенько чувствую себя каким-то «недомужчиной».

И вот мне представилась возможность показать себе, а заодно и Элише, что я чего-то стою. Что она выйдет замуж за человека, который в состоянии о ней позаботиться.

Приступая к работе над историей, я решил начать ее с очереди на посадку в аэропорту Коннектикута. Мне это казалось логичным: сделать завязкой начало нашего путешествия. Потом я чуть сдвинул его – к моменту взлета. Зачем описывать терминал аэропорта?

Чем меньше в истории локаций, тем проще и легче для восприятия слушателей.

Потом сдвинул еще – когда мы уже летели между Хартфордом и Бока-Ратоном. Зачем писать о взлете, когда сам по себе полет не имеет значения?

Стоп. Если полет не важен, так может, вообще не писать о нем? Начать историю с посадки и прибытия в аэропорт Бока-Ратон?

И опять стоп. А почему бы не начать сразу с очереди на стойку в прокате автомобилей? Почему бы не сдвинуть начало на несколько метров от конца? Ведь именно там эта история произошла на самом деле.

Так через анализ и правки я сумел переместить начало истории на пару тысяч километров и пять часов вперед, выкинув из повествования два аэропортовских терминала и один самолет. В итоге у меня осталась одна локация – пристройка к аэропорту Бока-Ратон, где располагался прокат автомобилей для путешественников.

Я максимально близко подобрался к сути и к концовке.

Упрощение помогает рассказчикам лучше излагать историю.

Когда время и пространство ограничены, слушателям легче запомнить подробности, легче уловить переходы и сохранить те важные моменты, на которые делается ставка.

Но особенную важность упрощение приобретает из-за различия между устным и письменным повествованием.

Письменная история – как озеро. Читатель может войти в него и выйти, когда пожелает, а водная гладь останется неизменной. В этих условиях постоянства и неизменности можно делать паузы, перечитывать, созерцать, анализировать, а также обращаться к внешним источникам за толкованием смыслов. И еще читатель может контролировать скорость собственного восприятия.

Устная история – как река. Это непрерывный поток слов. Порой слушателю нужно выйти из нее, чтобы мысленно взвесить ту или иную подробность, задуматься о некой неоднозначной детали или попытаться извлечь смысл из сказанного. Но река неумолимо бежит вперед. Вернувшись, слушатель неизбежно отстает от повествования, ведь течению уже не повернуть вспять, и происходит постоянная погоня за историей, попытка угнаться за ней, ухватить ее суть.

Вот почему, дабы слушателю не приходилось то и дело выходить из этого бурного потока, его нужно упростить, а для этого начать как можно ближе к концу. Порой ближе всего к тому самому «пятисекундному» моменту оказывается точка за 30 лет до него. Что ж, значит, так тому и быть. Но если начало все-таки можно подтянуть к судьбоносному мгновению, для слушателей это гораздо лучше.

По такому же принципу устроено кино. Вспомните, например, франшизу Стивена Содерберга «Одиннадцать друзей Оушена». В каждом фильме серии группа обаятельных преступников собирается вместе в Лас-Вегасе, чтобы ограбить казино мирового класса и вынести оттуда миллионы долларов. В реальном мире на планирование подобной операции ушел бы не один месяц, а то и не один год, но тогда история получилась бы скучной. Поэтому у Содерберга профессиональные грабители укладываются в несколько дней. Да, если подумать, это нелепо – но столь сжатые временны́е рамки делают повествование более захватывающим, обеспечивая накал действия и страстей, а заодно повышая вероятность возникновения проблем. Ну и упрощая историю. Смотреть, как профессиональные преступники планируют операцию полгода, было бы скучно, сложно и монотонно, и зрители сразу утратили бы интерес к творению Содерберга. А сжав все действо до нескольких дней, он невероятно его упростил. Содерберг сечет фишку: он знает, как важно сократить дистанцию между началом и концом.

Итак, мы с Элишей перед стойкой Alamo. Я поворачиваюсь и говорю, вложив в голос побольше бравады:

– Погоди, я сейчас добуду тебе машину.

Подойдя ближе к стойке, я понимаю, что это же Alamo! Мой Alamo! Мой последний шанс на славу.

По пути я еще прикидываю, не притвориться ли фанатом Philadelphia Eagles – месяц назад у них как раз был матч против моих любимых New England Patriots в рамках Суперкубка (где они проиграли), так что я знаю достаточно, чтобы убедить парня за стойкой, что я болею за его команду. Может быть, мы с ним найдем общий язык. Я уже представляю, как мы подружимся, объединенные любовью к команде, за которую он, конечно же, болеет и которую я тоже готов полюбить на ближайшие 10 минут. Расскажу ему, как восхищаюсь Брайаном Уэстбруком (быстроногим фулбэком с пластичными, как глина, руками), поругаю всеми презираемого владельца команды и его неспособность оставить игру тренерскому штабу.

Мысль уже почти сформировалась у меня в голове, когда парень говорит:

– Здравствуйте, чем могу помочь?

И я решаю все-таки сказать ему правду.

Мне еще только предстояло впервые взойти на сцену и стать профессиональным рассказчиком, но уже тогда я был уверен в том, что искренность и честность – лучший способ достучаться до людей и задеть струны их души.

– Сочувствую насчет Суперкубка, – говорю я, кивая на его майку (конечно же, с номером 5