Линии Леи - Евгений Луковцев

тех, кто является неотъемлемой частью метрополитена, но не является частью вашего мира.

К этому времени я уже так захмелел, что постепенно стал терять нить разговора. Сидели мы всё-таки уже долго. Достаточно ясно я запомнил только просьбу Сфинкса быть осторожнее, когда одна или другая сторона станет меня вербовать на свою сторону.

— Рано или поздно тебе придётся с этим столкнуться, — пожимал плечами Сфинкс. — Все в какой-то момент бывают поставлены перед выбором. Хочу, чтобы ты это заранее знал и не натворил ошибок. Потому что у нашей королевы шёлковый взгляд и ледяное сердце.

Я хмыкнул. При мне никто ещё не осмеливался так отзываться о Вересаевой, даже за глаза. В последний раз я слышал это слово…

Настроение враз испортилось. Воспоминание о Диббуке и Буньипе заставило выползти на свет тревогу, от которой я не мог избавиться.

Небо потихоньку светлело. Позади нас набирал силу невиданной красоты рассвет. С сожалением отворачиваясь от моря ради ещё более завораживающего зрелища, я заметил, что напарник опять сверяется с наручными часами.

— Ты что, боишься пропустить поезд?

— Да, — кивнул он вполне серьезно. — Он здесь бывает раз в сутки. Надо бы собирать пожитки.

— Ну не, ты шутишь? Скажи, что шутишь!

Сфинкс молча принялся прятать в пакет все следы нашего пребывания. Я принципиально не двинулся с места.

— Мы посидели-то часа три всего!

— Четыре.

— Ну и ладно! Смотри, какая красота! Море, пляж. Я даже ни разу не окунулся! И харчей вон ещё, даже половина не выпита! Что стоит посидеть до следующего поезда? Мы даже пару часов потом перед сменой поспать успеем!

Сфинкс вроде бы задумался, поставил пакет на песок и согласился.

— В целом, да. Я бы и сам не прочь искупаться. Думал, что ты не захочешь.

— С чего бы?

— Ну ты же видел, солнце здесь раза в полтора побольше земного. А атмосфера, наоборот, потоньше.

— И что?

— Для меня вообще ничего, не критично. А тебе, боюсь, будет неуютно сидеть четыре часа под старым рентгеновским аппаратом. Решай сам.

Где-то вдалеке справа прогудел поезд. Пока ещё маленький, как точечка на линии горизонта.

— Я всё думал, спросишь ты или нет, почему тут пустыня, нет ни птиц, ни растительности…

Сфинкс ещё не договорил, а я уже бежал галопом к посадочной платформе, позабыв про пакеты с мусором и собственные туфли.

Аллардайс

— Пап, смотри, смотри! Вон там, на мосту дяденька встал руками на перила! Зачем он это сделал?

— Не знаю. Может, рыбок хочет покормить?

— Собой, что ли?

Подслушано в метро.

Честно говоря, я мог сказать просто: большая улитка. Мог. Но тогда Сфинкс заявил бы, что я не видел по-настоящему больших улиток. Он рассказал бы одну из своих коронных омерзительных историй про джунгли Зур-Канаоа. Или океан Аутенбах. Или любое другое из жутких мест, где ему, по его словам, приходилось скитаться "ещё ребенком, когда тебя только с ложечки кормили". С каждой новой басней крепло у меня подозрение, что сюжеты своих приключений Сфинкс выдумывает прямо на ходу. И поэтому-то названия покорённых земель с каждым разом всё чуднее, и никогда не повторяются. Он не помнит, какое слово придумал в прошлый раз, вот и вся загадка.

Затем Сфинкс уточнил бы, что я вижу вовсе не улитку, а, к примеру, головобрюхого псевдопода. Будучи прирожденным охотником, Сфинкс становился невыносимо дотошным в вопросах таксономии. Наконец, он сочинил бы анекдот, как опер-ведомый Евгений Стожар впервые увидел в метро улитку и испугался. Этот анекдот он неделю пересказывал бы всем желающим. И нежелающим тоже, лишь бы я видел, бесился и старался угадать, какими новыми язвительными подробностями он приукрасил свой рассказ. Всё метро знало, что Сфинкс балабол и выдумщик, его байки нельзя принимать всерьёз, но кто захочет стать следующим персонажем?

"Ты чего молчишь? Что там у тебя?" — звякнул коммуникатор.

Нет, я не мог назвать существо улиткой, тем более — большой улиткой. И не сумел придумать, как иначе назвать моллюска полутораметровой длины и толщиной с колесо легковушки.

"Здесь какая-то неведомая склизкая фигня" — набрал я и ткнул на экране клавишу "отправить". Подождал ответа, его не последовало.

Сфинкс уже почти на час опаздывал на дежурство. У него что-то там протекло с потолка в общежитии. И он, пока вытряс душу из соседей сверху, отыскал и поднял из мертвых (после вчерашнего) сантехника в каморке снизу… Короче, пятый час утра, близится время открытия метро, поезда вот-вот нужно пускать, а у нас раз за разом срабатывает сигнализация. Обычные датчики метрополитена и потайные извещатели Объекта в один голос верещат о проникновении постороннего в рельсовую зону.

Мы со станции, разумеется, запрашиваем группу мониторинга. Слышим в ответ, что средства видеонаблюдения нарушителей не наблюдают. Звоним в техническую службу и узнаём, что оборудование исправно, тест и перезапуск проведены, результат прежний.

Как назло, на Таганской сегодня нет никого, к кому я мог бы обратиться за помощью. Только Ринат с внешнего контроля пока свободен, поскольку двери павильона ещё не открывали. Сфинкса нет на рабочем месте, и мы продолжаем тянуть время: просим обесточить участок пути и включить освещение, а затем снова вызываем мониторинг. Телефонная трубка сообщает нам много нелестного про техников, потому что свет не зажёгся, а в инфракрасном облучении камеры показывают всё тот же пустой тоннель. Мы вызываем техников и слышим те же самые слова про мониторинг, потому что инородный объект (с особым упором на слово "инородный") в тоннеле фиксируется всеми датчиками. А почему камеры зависли — это не по профилю вопрос, пусть электрики разбираются.

Лезть в темный туннель одному и без, хотя бы, монтировки в руках — не было у меня никакого желания. Начальник станции уже на взводе, так что мне без особого труда удалось выпросить Рината в напарники. Вдвоем, вооружившись фонариками, мы всё-таки отправились на "визуальный осмотр".

Пройти успели не далеко, не более двухсот метров. Ринат, легендированный под мастера-ремонтника, был счастливым обладателем разводного ключа, поэтому шёл чуть впереди. У меня же в наборе из трёх предметов, выдаваемых при заступлении на дежурство, оказалось мыло, свисток и, неожиданно, фарфоровая солонка из столовой. Ничего, напоминающего оружие. Так что я держался чуть сзади. За что и принял на себя весь удар.

Началось с того, что Ринат остановился. Потому что вляпался в густую бело-голубую лужу и едва не упал. На черной шпале, пропитанной креазотом и машинным маслом, подозрительная жидкость не растекалась, а лежала толстыми выпуклыми каплями. И