Линии Леи - Евгений Луковцев

сказать? С одной стороны, на них не действуют подавители, а значит — из таких можно набирать новых оперов, когда у старых сдадут нервы. С другой, они более чувствительны к силе Леи. Не пропускают сквозь себя, не перерабатывают в эмоции, а всасывают, усваивают организмом.

— И мутируют?

— Да, мутируют. Опять же, не на физическом уровне, чтобы томография во время медкомиссии выявляла, а на ментальном. Меняется характер, взгляды на жизнь, поведенческие реакции. Потом появляются необычные свойства, первое из которых — обострение интуиции. В тяжёлых формах проявляются совсем уже сверхъестественные способности, после чего особь совершенно выпадает из социума и становится опасна.

— Почему это?

— Ну не тормози, опер! — Сфинкс добавил в голос такой жалобной интонации, словно я со стишком в детском саду провалил выступление. — Какая эмоция быстрее и легче всего вырабатывается у человека при облучении?

— Нууу… Злость?

— И? Чем может быть опасен человек, чей мозг облучён до появления сверхспособностей?

— Я не… Подожди! Ты хочешь сказать, что все чувствительные люди при облучении обязательно превращаются в злых колдунов?

— Термин смешной, но фактически верный. Истероидные параноики, умеющие поджигать взглядом или высасывать жизнь прикосновением. Хотел бы жить с таким по соседству?

— И нет способа предотвратить это? В смысле, я не верю, что так прямо у всех, что никто не смог совладать.

— Реальных примеров нет. А новых срывов у коллег мы не допустим. Уверяю, лучше не доводить. Именно поэтому ты каждое утро получаешь в дежурке свои три предмета. Как только интуиция позволит тебе применить все три с максимальной эффективностью…

— Мне промоют мозги и отправят в психушку.

— Не так строго, но близко. Тебя отправят в отпуск, потом протестируют ещё раз. Если мутация развивается, будешь комиссован по болезни. В тяжёлых случаях могут попросить покинуть регион, где есть линии.

— Попросить?

— Если попросит лично Вересаева…

— Я пешком за Урал переселюсь!

Я сделал при этом такое испуганное лицо, что Сфинкс захохотал. Мне, уже изрядно хмельному, было тоже не удержаться, поэтому минут пять мы ржали, как кони. Затем, утирая слёзы, я спросил.

— Ты это имел в виду, когда говорил, что и у неё есть своё персональное кладбище?

— Возможно, у неё оно больше, чем у всех нас, вместе взятых, — ответил Сфинкс с неизменной своей улыбкой, но совершенно серьезным и грустным голосом.

— Она работала опером? Ей приходилось убивать?

— Нет. Зато она руководит конторой уже несколько десятилетий. Ей приходилось принимать решения в отношении людей, поставленных на грань жизни и смерти, и в отношении целых миров, просящих помощи. Почитав её биографию, Берия поседел бы. Разумеется, всё делалось исключительно ради блага человечества, но какими жертвами было оплачено, не дай бог узнать.

— Но почему?

— Да потому, что вы, люди, веками считали путешественников опасной нечистью. Охотились на них с вилами и факелами, ставили ловушки в местах силы, выжигали туманные лощины и лупили картечью по болотным огням. У вас сложилась, скажем так, определенная репутация. И жители всех миров, соединённых с вашими линиями Леи, учитывают эту репутацию. А вы её, плюс ко всему, поддерживаете регулярно.

— А в других мирах ксенофобии нет, скажешь?

— Почему же нет? Есть. Но там, где местные обитатели понимают суть линий Леи, быстро находят и общий язык с представителями других народов. С ними можно враждовать, даже вести войны, но в любой ситуации есть контакт и логика.

— А у нас?

— Какая у вас логика? Экзорцисты, инквизиция, охотники за привидениями — у вас от фольклора до государственной политики, всё пропитано страхом перед инородцами.

Я отметил, что он сам произнёс слово, которое среди персонала линий тщательно избегали, словно оно было оскорбительным.

— Даже сейчас, вступив в Хартию, из-за страха перед инородцами вы ставите целые миры в условия, с которыми они не могут согласиться, хотя вынуждены принимать. И это не может не вызывать проблем и конфликтов. Больших проблем и, частенько, кровавых конфликтов.

— Тогда закрыть к чертям наш маршрут, да и всё! Залить бетоном все тоннели, проложить метро в других местах, без излучения. Или по поверхности. Мало ли миров во вселенной? Вы нашли бы обходные пути, а мы жили бы спокойно.

— Миров много, — согласился Сфинкс. — Некоторые из них имеют линии. Некоторые наглухо заперты от посторонних, некоторые процветают как свободные торговые и транспортные узлы. Вокруг некоторых столетиями идут войны за доминирование. И в большинстве за энергией Леи стоят очереди, тысячи желающих сделать хотя бы глоток. Земля уникальна: она владеет мощнейшим источником силы, которую никто не потребляет. Да ещё и располагается на перекрестке нескольких десятков маршрутов. Это очень, очень опасная позиция!

— Почему?

— Не путешествуя по мирам, вы не можете оценить масштаб и мощь соседей. Но имеете все основания ожидать, что попытка закрытия маршрута приведёт к вторжению. К войне, в которой люди окажутся в заведомо невыгодных условиях, словно акулы на отмели.

Он показал мне треугольные зубы, я с готовностью заткнул их фастфудовским бутербродом. Сфинкс сжевал его в два укуса и продолжил.

— Вересаева, являясь вторым человеком в руководстве после директора, никогда не рискнёт закрыть наш узел Леи для инородцев. Хотя это не мешает ей придерживаться почти радикальной ксенофобии.

— Странно. Я бы не сказал.

— Никто бы не сказал. Она никогда не признается в этом. Она вообще очень редко позволяет, чтобы её истинные мысли и намерения были понятны окружающим. Даже если припереть её к стенке, она назовёт совершенно иную причину сохранить маршрут.

— Какую? Что её останавливает, директор?

— Ну нет, что ты. Директор для неё не такая уж непреодолимая преграда. Если вопрос задашь ты, она напомнит, что свет линий нельзя экранировать на сто процентов. Залив метро бетоном, не снимая напряжение через эмоции пассажиров, Москва через пару десятилетий скатится в черную злобу, в которой купаются сумасшедшие колдуны.

— А если спрошу не я?

— Ну а кто? Совет безопасности? Для них есть не менее железный аргумент. Это наличие других узлов Леи на Земле. Закрытие их всех, в мировом масштабе, неосуществимо. А закрытие только наших маршрутов даст им такое преимущество…

— Что наше Минобороны скорее отгрызёт себе хвост, чем позволит закрыть проект, — закончил я за него. — Ну хорошо, а к какому лагерю принадлежит директор? Он филантроп или ксенофоб?

— Он всегда придерживается золотой середины. Но директор — фигура почти мифическая, он вне схватки. Вокруг метро кружит много других влиятельных коршунов. Каждый крупный политик, имеющий допуск, любое из силовых ведомств, не говоря уже про военных, продали бы душу, лишь бы заполучить контроль над линиями Леи. И у каждого — свой взгляд на