Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо

почитания. Чарли сидел на холодной подстилке из зеленого мха, опершись спиной о ствол оливкового дерева и положив ладони на колени. Голову он опустил, прижавшись щеками к тыльной стороне ладоней. Щеки слегка саднило – на них остались высохшие слезы. Наконец он поднял голову и посмотрел на Филоса, который терпеливо ждал неподалеку.

Филос, который до этого не проронил ни слова, чтобы не испортить гостю впечатление от происходящего, улыбнулся и приподнял брови.

– Все закончилось? – спросил Чарли.

Прислонившись к дереву, Филос кивнул в сторону троих взрослых ледомцев, которые, окруженные стайкой детей, в дальнем конце рощи приводили в порядок лужайку. Над ними, словно невидимый пчелиный рой, вылетевший на медоносный участок поля, парила мелодия, рассыпавшаяся то бодрыми трезвучиями, то нежными минорными аккордами.

– Это никогда не кончается, – ответил Филос.

Чарли принялся обдумывать слова Филоса; вспомнил виденную им статую, и все, что произошло в роще, еще раз ощутил висящую в воздухе мелодию, рожденную людьми, работавшими в отдалении.

– Хочешь спросить, что это за место? – тихо спросил Филос.

Чарли отрицательно покачал головой и встал.

– Думаю, что знаю, – ответил он.

– Тогда пошли!

Они вышли из рощи, и пошли полями, мимо коттеджей, назад, к зданиям научного и медицинского центров.

Идя рядом с Филосом, Чарли спросил:

– Почему вы поклоняетесь детям?

Филос рассмеялся – главным образом, от удовольствия.

– Мне думается, – заговорил он, – таким образом мы удовлетворяем нашу потребность в религиозном опыте. Чтобы избежать ненужных споров и недоразумений, я сразу же определю религию как мистическое в своей основе переживание контакта со сверхъестественными сущностями. Религиозные переживания крайне важны для нашего вида, но такого рода опыт невозможно получить, не имея объекта. Нет ничего более трагичного, чем человек или культура, которые, чувствуя острую необходимость поклоняться чему-либо, лишены объекта поклонения и почитания.

– Ну что ж, как ты сказал, мы избежали ненужных споров, – сказал Чарли, – и я покупаю твою идею.

Как необычно это звучало по-ледомски! Синонимом слова «покупать» в данном случае было бы «взаимопроникать» или «обмениваться», но, как ни потрясен был Чарли тем, что он только что пережил в роще, он настаивал на том значении, которое несло в себе именно слово «покупать».

– Но почему дети? – спросил Чарли.

– Мы поклоняемся будущему, а не прошлому. Тому, что грядет, а не тому, что состоялось. И мы серьезно относимся к последствиям своих деяний. В нашей власти изменить то, что пока остается податливым, что растет и формируется. А потому мы поклоняемся той силе, что позволяет нам это делать, а также тому чувству ответственности, что живет в нас. Ребенок – полное воплощение этих качеств. А кроме того…

И Филос остановился.

– Продолжай! – попросил его Чарли.

– Я не уверен, что ты уже готов это понять, Чарли, – покачал головой Филос.

– Давай попробуем!

Филос пожал плечами.

– Ну что ж, ты сам об этом попросил, – сказал он. – Мы поклоняемся ребенку потому, что вряд ли когда-нибудь будем ему подчиняться душой и телом.

Некоторое время они шли молча.

– А что плохого в том, чтобы подчиняться божеству, которому поклоняешься? – спросил Чарли.

– В теории – ничего. Особенно если подчиняешься живому, понятному богу, в которого искренне веришь.

Филос помедлил, подбирая слова, после чего продолжил:

– Но на практике, как правило, рука бога, если она вмешивается в людские дела, становится рукой мертвеца. Его воля доходит до нас в интерпретации старейшин – так называемых святых отцов; а у них и память уже не та, и глаза подслеповаты, и на любовь они неспособны в силу своей дряхлости.

Он посмотрел на Чарли глазами, полными сочувствия.

– Разве ты не заметил, что сущностью всего, что есть в Ледоме, является движение?

– Движение?

– Да! Движение, рост, изменение, катаболизм. Разве музыка может существовать в неподвижности, без развития? А поэзия? Где ты видел рифму, состоящую из одного только слова? Да и сама жизнь… Может ли жизнь существовать вне движения? Движение – суть жизни. Живое существо изменяется в каждый из моментов своего существования – даже тогда, когда ослабевает и угасает. А когда изменениям приходит конец, приходит и конец жизни. То, что было живым существом, становится чем угодно – древесиной, если это бывшее дерево, едой, если мы имеем дело с фруктами. Но это уже не жизнь. Кстати, картина мира, укоренившаяся в культуре, реализуется и в ее архитектуре. Что тебе говорят формы Первого медицинского и Первого научного центров?

Чарли рассмеялся – несколько принужденно, ибо был изрядно смущен.

– Берегись! – закричал он по-английски, после чего объяснил:

– Так у нас кричат лесорубы, когда подрубленное дерево готово вот-вот упасть.

Филос рассмеялся – понимающе и без обиды.

– Ты когда-нибудь обращал пристальное внимание на картинки, на которых изображен бегущий человек? Или – проще – идущий? Он же постоянно нарушает принцип равновесия! Он падает! И только так можно передвигаться с места на место – падая и вновь возвращаясь в исходное положение, чтобы вновь упасть.

– А потом оказывается, что у них есть костыли, хотя и невидимые, – усмехнулся Чарли.

В глазах Филоса сверкнул насмешливый огонек.

– Все символы таковы, Чарли.

И вновь Чарли принужденно засмеялся.

– И только Филос у нас – единственный, – сказал он, невольно подражая уже когда-то слышанным словам.

Филос же помрачнел. Он явно разозлился, хотя увидеть на лице ледомца злое выражение было такой же редкостью, как увидеть в Ледоме неприбранный газон.

– Что случилось? – забеспокоился Чарли. – Я что…

– Кто это тебе сказал? Миелвис?

Филос бросил в сторону Чарли режущий взгляд и без особого труда прочитал в его лице положительный ответ. Также прочитал просьбу прекратить злиться, на что соответствующим образом отреагировал, хотя и не без усилий. После чего попросил Чарли:

– Не принимай это на свой счет, Чарли! Ты не сделал ничего плохого. А вот Миелвис…

Он глубоко вздохнул.

– Миелвис иногда отпускает шуточки личного свойства.

И вдруг, с явным намерением поменять тему, он спросил:

– Что же ты не споришь с плодотворностью моей идеи динамического неравновесия, которая воплощена в нашей архитектуре?

Он повел рукой в сторону коттеджей из уплотненной земли, плетеных веток, бревен и штукатурки, из которых состоял Первый детский центр.

– Но у них-то с равновесием все в порядке! – отозвался Чарли и кивнул в сторону строения, состоящего из квадратных каменных секций с куполами из штукатурки, мимо которого они как раз проходили.

– Ну, в этих-то домах нет ничего символического, – ответил Филос. – По крайней мере в том смысле, в котором я говорил о научном и медицинском центрах. Здесь – другое. Эти коттеджи – свидетельство того, что ледомцы никогда не оторвутся от земли – в широком понимании этого слова. Ты знаешь, большинство существовавших цивилизаций погибли оттого, что целые классы и поколения были начисто лишены возможности обеспечивать собственное существование с помощью того, что им дала природа, – с помощью рук. Человек рождался, взрослел и умирал, ни разу не взяв в руки лопату, серп или топор. Он даже не видел их! Ведь и с тобой было нечто подобное, верно?

Чарли задумчиво кивнул. Он и