Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо

жил в доме из бревен, щели между которыми были заделаны мхом. Виомор устроил себе жилище в уходящей в глубь холма искусственной пещере; стены пещеры он частично обшил вручную отшлифованными досками, а частично облицевал камнем. У Пианте был каменный дом с крышей, покрытой дерном; хозяин укрыл стены внутри дома гобеленами с живописными изображениями, и тут же, в углу, стоял самодельный ткацкий станок, на котором он их и изготавливал. Некоторое время Чарли стоял и наблюдал за работой ткацкого станка, с челноком которого управлялись двое детей. После этого сам Пианте и его дети присоединились к шумной компании, и все они, включая семью Эдека и Виомора, вышли в парковую зону, где смешались с яркой толпой маленьких детей, длинноногих подростков и взрослых, которые побросали свои мотыги и грабли, свои секаторы и ножи и вышли, чтобы приветствовать гостя.

По мере того как толпа росла, росла и музыка. Она не становилась громче, скорее – ширилась, словно разлившийся поток.

И наконец, вобрав в себя всех и вся, кто находился в долине, они подошли к месту поклонения и молитвы.

Джанетт падает на прибранную постель. Настроение – ни к черту! Отчего бы это?

Она только что отшила агента компании, предлагающей услуги по ремонту жилья. Что ж, она все сделала правильно. Никто из домовладельцев не виноват, что эти ёршики недожаренные таскаются от двери к двери и предлагают свои никому не нужные услуги! Никто не обязан покупать то, что ему не нужно, и если здесь дать слабину, то эти стервятники мигом нагнут тебя и по капле высосут твою кровь.

Здесь она права. То, как она отшила этого типа – вот что ее выбило из колеи. Конечно, она и впредь будет вести себя таким же образом, но именно поэтому она и чувствует себя столь гнусно. Имела ли она право на такую резкость?

Этот ее ледяной взгляд, эти холодные слова! Она ведь даже не дослушав захлопнула дверь перед самым носом агента. И она была совсем не похожа на саму себя, на ту Джанетт, которую знала так хорошо! С другой стороны, что было бы, если бы она повела себя иначе – не как некий пародийный персонаж из кинофильма о жизни странствующего коммивояжера? Вряд ли бы ей удалось отделаться от агента!

Джанетт садится на кровати. Если продумать все до конца, в мелочах, то эта история не будет ее так волновать.

Сколько раз она избавлялась от этих назойливых торговцев, причем всегда оставаясь самой собой! Улыбочка, немного вранья – дескать, проснулся ребенок, или телефон звонит; все просто, и никто не в обиде! Или: муж только вчера купил такую же штуковину; ну что бы вам прийти на прошлой неделе! А то: я как раз выиграла точно такую же в конкурсе. Они уходят, и никто не уязвлен.

Но время от времени, как и сегодня, на нее что-то находит; она презрительно поджимает губы и обливает коммивояжера ушатом холодной воды. А потом, покусывая алый ноготок большого пальца, стоит и подсматривает через щель не до конца закрытой двери, через полупрозрачную занавеску, как он уходит, и по его спине понимает, что он огорчен. Он огорчен, она огорчена, и кто в этом виноват?

Отвратительное ощущение!

И почему она обрушилась именно на этого, сегодняшнего? Он не был ни наглым, ни особо настырным. Симпатичный парень, с хорошей улыбкой и ровными зубами, аккуратно одетый. И он не пытался просунуть ногу в щель двери; он обращался с Джанетт как с леди, которой может весьма пригодиться в жизни то, что он продает. Он продавал товар, а не себя.

Если бы продавец вел себя как последний подонок – пялился бы на бретельки ее лифчика, подмигивал и производил губами звук поцелуя – тут-то она, конечно, отправила бы его восвояси, но сделала это мягко, с улыбкой.

Так вот где собака зарыта! Он тебе просто понравился, поэтому ты и была холодна как лед!

Ошарашенная сделанным выводом, Джанетт сидит на краешке кровати, после чего смежает веки и дает волю своему глупому воображению, представляя, как он входит, касается ее, как они…

И вдруг она открывает глаза. Не работает. В том молодом человеке ей понравилось совсем не это.

– Как тебе может нравиться мужчина, если ты его совсем не хочешь? – спрашивает она себя вслух.

Ответа нет. Это ее символ веры: если мужчина нравится, ты обязана его хотеть. Кто-нибудь слышал, что возможны иные варианты?

Да и вообще – люди никогда не влюбляются только потому, что кто-то кому-то понравился внешне. Только если человек чувствует, что хочет другого человека, тогда-то у него и просыпается это подсознательное: иди-ко-мне-я-вся-твоя… А без этого – ну никак невозможно!

Джанетт молча сидит, уставившись в точку перед собой. Она не хочет никого, кроме Херба. Но она… должна хотеть!

Какое же я извращенное чудовище, думает она. Меня следовало бы повесить за большие пальцы ног. Только так и нужно поступать с такими, как я!

Пир был организован на вершине самого высокого холма в округе – почти горы. Около сотни ледомцев ждали прибытия Чарли и Филоса, которых сопровождала огромная толпа присоединившихся к ним по пути. В роще, где на безупречном газоне росли деревья с темно-зеленой листвой, была устроена роскошная поляна в гавайском стиле: различные яства оказались искусно разложенными на блюдах, сплетенных из свежей листвы и трав. Ни один японский мастер сервировки не справился бы с этой задачей так же успешно, как это сделали ледомцы. Каждое блюдо и каждая корзина были изумительны по цвету и форме, а запахи, которые поднимались над едой, сливались в чарующую симфонию ароматов.

– Угощайся! – сказал Филос.

Чарли, как зачарованный, не мог наглядеться на все это великолепие. Отовсюду шли ледомцы; появляясь из-за деревьев, они приветствовали друг друга радостными криками.

– Угощаться?

– Конечно! Все здесь принадлежит всем!

Они прошли сквозь кружащуюся толпу и уселись под деревом.

Перед ними высились горы еды, разложенной по небольшим порциям столь аккуратно, что у Чарли не хватило духу нарушить эту чудесную симметрию, о чем совсем не заботился Филос, который сразу же принялся есть.

Подбежал ребенок с подносом, балансировавшим у него на голове. Поднос был заставлен полудюжиной бокалов, специально разработанных для подобных случаев, – они выглядели как усеченные конусы с широким основанием. Филос подозвал ребенка жестом руки и, взяв с подноса два бокала, поцеловал его – тот, смеясь и пританцовывая, побежал прочь. Чарли пригубил из своего бокала; питье напоминало холодный яблочный сок с персиковыми тонами. Он принялся с аппетитом есть. Еда была не только красиво сервирована, но и необычайно вкусна.

Когда, почувствовав первые признаки насыщения, Чарли наконец отвлекся от еды, он отчетливо услышал поднимающийся над рощей согласный хор ледомцев – облако аккордов