Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев

это очередная спекуляция. Естественное состояние всех небесных тел – безжизненность. А наша планета хронически больна жизнью. Хорошо это или плохо – никто не знает. Такие категории для Вселенной не существуют. А если и существует, то только одна – хорошо. Всё, что ни делается в Ней – хорошо. После шести дней творения что сказал Бог? «И сказал Он, что это хорошо». Для кого хорошо? Для него? Или для нас?

– Ну, если тут замешан Бог, тогда какое же это заболевание? Это всемилостивейший акт творения.

– Бог начинается там, где кончается мысль. А пока я мыслю, я сомневаюсь.

– Тогда включай свою мудрость.

– Мудрость сейчас не работает почему-то. И я задаю себе обычный вопрос: «Хороша ли жизнь в человеческом понимании?» Наверное, в своём начале, если ты родился здоровым и ещё ничего не знаешь о последствиях, она, как нечто неожиданное и новое, хороша. Но посмотри на старое животное или старого человека и ты не скажешь, что твоя болезнь под названием жизнь прекрасна.

– С ума можно сойти! Спиноза, Гомер и Эвклид в одном флаконе! Моё минорное настроение ты превратил в сумбур. И я теперь не понимаю, плохо мне или хорошо? Зачем мы пили это непонятное для меня «Баккарди? Чтобы ты мне втемяшивал, что я неизлечимо болен жизнью? Да пусть даже и так. Все мы рано или поздно вылечимся от этой болезни. А сейчас – болей себе на здоровье.

– Вот это ты хорошо сказал! – обрадовался Нико. Главное знать, что вылечишься. Memento mori. Это спасает нас от меланхолии…

Придя на пароход, мы продолжили «праздник жизни». К нам присоединился капитан Пётр Артемьевич, который до нашего прихода совершал вечерний моцион, прогуливаясь по палубе и любуясь ночным видом Солоников. Сидели мы долго, допивая греческое бренди «Метакса» и заедая его душистой мягкотелой дыней. Правда, Нико к дыне не притронулся, всё время предупреждая нас, что будет плохо, и удивлялся, что мы его не слушаем.

К утру мы легли спать. Предстоял напряжённый рабочий день – сдача судна Морскому Регистру. Я предложил Нико диван, а сам уже было собрался броситься на свою необъятную, почти двуспальную койку. Но когда Нико снял ботинки, чтобы растянуться на предоставленном ему ложе, я понял, что в каюте я не засну. Носки Нико источали умопомрачительное амбре. Я бы даже согласился спать в слоновнике, но только не рядом с носками моего симпатичного знакомого. Здесь присутствовала вся квинтэссенция земных «ароматов». Здесь витал сконцентрированный запах Греции, который явно клонил в обморок. Мне пришлось лечь в каюте у старпома, на диване.

Утром, часов в 10, появился представитель Регистра – смуглолицый индус с очень внимательными и, наверное, умными глазами. Я встал немного раньше и хотел зайти в свою каюту, чтобы принять душ и почистить зубы, но, открыв дверь, понял, что через порог мне не перешагнуть. Сразу за дверью стеной стоял плотный, почти удушливый запах, который бил сногсшибательным «зефиром» не столько по обонятельным центрам, сколько кувалдой в лоб. Я еле удержался, чтобы не упасть навзничь.

Пришлось воспользоваться старпомовским душем. Сам старпом появился только к завтраку. Они с «дедом» сидели всю ночь в каком-то ресторанчике и слушали греческие песни.

– Пришлось воспользоваться твоим диваном, – сообщил я ему, – моя каюта вся занята.

– Вся?! – удивился старпом. – И чем же она занята, если не секрет?

– Уникальными благовониями Эллады. Очень хорошо вместо нашатыря с похмелья. Рекомендую.

После завтрака я почувствовал себя так отвратительно, что захотелось вывернуться наизнанку и в таком виде опять принять горячий душ. Мутило, и в глазах стояла пелена. Оказалось, капитан чувствовал себя не лучше.

– Это всё дыня, – делал он заключение, – недаром Нико предупреждал нас. Сам-то он как?

– Ему хоть бы что. Он защищён древними духами Балкан.

– Как в таком состоянии сдаваться Регистру, не понимаю. Ничего себе – поели дыньки, называется.

– Придётся сдаваться с потрохами, – через силу сострил я, подавляя приступ тошноты.

Сдаваясь Регистру, я время от времени отлучался. Чистило меня по полной программе. Все токсины, злобные бактерии и микробы, накопленные мною за всю мою грешную жизнь, извергались из меня, как из брандспойта. Я напоминал фонтанирующий мешок с помоями, на который случайно наступил какой-нибудь Олимпийский бог. Хуже мне ещё не было никогда. Но с другой стороны, по-другому не достигнешь обновления. А я явно обновлялся – через муки, тошноту и боль. Похоже, капитан проделывал то же самое. Выглядел он ужасно.

– Как Вы, Пётр Артемьевич? – спрашивал я, перекрещиваясь с ним по торному пути в гальюн, хотя и так было видно, что хуже не бывает.

– Ох, не спрашивайте, Сергей Павлович. Лёгкое недомогание всего лишь, а какой внешний эффект!

Самым трудным в моём положении было ещё то, что в таком нехорошем состоянии я должен был обвести вокруг пальца представителя Регистра по одному серьёзному пункту. Это касалось систем автоматической сигнализации систем перелива масла и топлива, без чёткой работы которых нас просто не выпустили бы в море. На этот случай у меня был заготовлен «рояль в кустах». От нерабочего датчика перелива топлива я заранее провёл кабель в дальний угол машинного отделения, где сидел, как в засаде, наш моторист. Он должен был в момент подачи условного знака замкнуть концы кабеля, тем самым сымитировав срабатывание датчика. Условным знаком было как бы случайное почёсывание головы. Всё получилось с первого раза. Но индус из Регистра Веритас, видимо, хорошо знал этот пароход и с глубокими сомнениями на челе попросил повторить имитацию перелива. А у меня в это время начался позыв к очередному извержению, и датчиков на перелив во мне не было. Поэтому я, сложив по-индийски ладони и сделав положенный в таких случаях поклон, опрометью кинулся из машинного отделения в ближайший гальюн, что вызвало у инспектора ещё большие подозрения.

За время моего отсутствия «дед» сумел объяснить ситуацию и убедил инспектора в полной работоспособности систем сигнализации. Мне это было только на руку. Потому что в тот момент я был вымыт и выполоскан изнутри самым тщательнейшим образом и ничего толком не соображал. Инспектор понял это по моим глазам. Скорее всего, они напоминали ему глаза Вишну в состоянии сансары.

Вышли мы из гавани Солоников к вечеру. Нико стоял внизу на причале и махал нам рукой. Выглядел он отлично и бодро, поскольку весь день проспал у меня в каюте, потом плотно поужинал и прочитал нам лекцию о вреде сочетания алкоголя с некоторыми продуктами.

– Как только всё придёт в норму, – почти кричал он, перекрывая шум работающих винтов, – вернусь в Тбилиси!