Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Паслушай, пачему не гаваришь по-руски? Нада всегда гаварить по-руски, тагда панятно всо будет. А то – бурды-мурды, чего хочш, одному Богу известно. Метакса хочш? Выбирай, дарагой! Много Метакса! Вся твая.
Он стал выставлять на стол разномастные бутылки с Метаксой: три звезды, четыре, пять. Но я сразу показал на бочки, зная, что в них содержимое дешевле.
– Какой бочка? Эта? Эта? Бери эта! Здесь хароший, – предложил продавец. Не веришь? – Папробуй!
Открыв краник на торцовой части бочонка, он в узкий стеклянный стаканчик налил тёмно-золотистого бренди. Бренди оказалось крепким, немного «смолистым», с не очень насыщенным букетом, но мягким и согревающим. Я почмокал губами, как знаток этого дела, потом щёлкнул пальцами и уже готов был делать заказ, как продавец, закусив нижними зубами усы, бросился к другому бочонку и повторил манипуляцию с краном.
– Пробуй теперь эта! Тоже хароший!
Разницы большой я не ощутил. В третьем бочонке, на мой вкус, было всё то же: бренди с едва уловимым смолистым вкусом.
– Наливай из любой, – заключил я.
– Э-э-э! Генацвали! Лубой нельзя. Ты выбирай. Патом скажешь, вай! – не тот Метакса мне дал. Гавари, какой?
Я показал на первый.
– Другой дело. Эта хороший. Губа есть не дура, – и он по-отечески погрозил мне пальцем. Сколько брать будешь?
– Литр.
– Зачем литр? Бутылка, вот, два литр, – и он вынул из закромов новую пластмассовую бутыль. Как я тебе литр отмерю? Бери целый. Меньше не бываэт. Мера такой. Спасибо патом скажешь.
От трёх стаканчиков бренди сознание моё подёрнулось тонкой вуалью, сквозь которую моя душа взирала на мир с абсолютным благорасположением.
– Лей до краёв, – разрешил я, – жизнь должна быть полной.
– Пральна гаваришь, полны всегда лучше, чэм худой. Вот, у меня жена полны, есть за что подержать. Ха! Мал кто понимаэт.
– Почему? – подумал я, – в эпоху Возрождения понимали. Но как я ему это объясню?
И только я собрался объяснить, как продавец бухнул об стол полную бутыль греческого бренди:
– Патсот драхм, – объявил он.
– Пятьсот драхм? – изумился я, – с ума можно сойти! Это ж почти даром. Два литра Метаксы за два доллара?
– Нет доллара, – заволновался продавец, округляя глаза, – драхм давай.
– Это я перевожу, – успокоил я его.
– Нэ нада пэревожу, я всё панимаю. Патсот драхм!
Чтобы он успокоился я показал деньги и решил взять ещё местного вина.
– Какой вино хочш? Красны? Белы?
– Давай белое…
– Тогда Рецина бери. Счас толко в Греции дэлают. Вкусно, дёшево, сердита. Сорок драхм литр.
– С ума сойти! Сорок драхм?
– Сорок драхм. Очэн древний вино. Христос, когда из воды вино сдэлал, какой вино был? Рецина!
– С ума сойти!
– А ты нэ сходы. Пэй вино, будешь маладой, здаровый, красивай и весёлай.
Пока он со мной говорил, вино из бочонка переполнило бутыль и стало выливаться наружу, стекая по руке на пол.
– Вах! Хороший примэта. Дом полный чаша будет.
Так оно и оказалось. К столу я прикупил ещё большую душистую дыню, два килограмма киви, столько же винограда. Хотели всучить орехи, и я уже было согласился, но вовремя вспомнил, что на сдачу продавец из алкогольного магазинчика отвесил целый кулёк фисташек. Загрузился я выше ватерлинии. После обеда, по законам сиесты, завалился спать, а к вечеру, с ясным пониманием цели, направился к Белой Башне, где меня должен был ожидать мой случайный знакомый Нико.
Шёл я по набережной неторопливо, наблюдая за здешней жизнью, вдыхая запахи моря и местных псистарий, расположенных вдоль пешеходной линии так часто, что желание чего-нибудь съесть и выпить увеличивалось с каждым шагом. Смешение вечерних испарений Эгейского моря с тонкими флюидами приготовляемых блюд создавало чудные, неповторимые ароматы Греции. Я улавливал и запахи жареного картофеля с баклажанами под соусом бешамель, и свеженарезанных огурцов, и чесночных вкраплений в мясную палитру из свиных отбивных, жареных бараньих рёбрышек и сувлаки. В иных местах отчётливо пробивался аромат настоящего эллинского кофе. Лёгкий морской бриз лишь привносил в этот букет освежающее дыхание и делал воздушный коктейль неповторимо мягким и немного пьянящим.
Я и не заметил, как показалась Белая Башня. Гуляя вдоль моря, мимо неё, конечно же, не пройдёшь. Нико стоял посреди набережной как раз напротив Башни, которая высилась над кущей окружавших её дерев. Руки он заложил в карманы и, по-морскому расставив ноги в своих неизменных серых брюках, приветливо кивал мне головой.
– Всё в порядке, – объявил он, – заказ закрыл, деньги получил. Гуляем!
– Много гулять не смогу, – сразу предупредил я, – завтра у меня суточная вахта. Надо пораньше лечь спать. Да ещё предстоит сдача судна Морскому Регистру. Так что по кружечке пива, и «гуд бай, Нью-Йорк, гуд бай».
– Почему Нью-Йорк?
– Песня такая.
– Тогда пошли в Ано Поли.
– Куда пошли?
– В верхний город. Старые кварталы. Уютные кофейни и так далее.
По дороге Нико рассказал мне, что Салоники надо произносить по-гречески Фессалоники. И что это столица Македонии. И что оливки и маслины – это одно и то же. И что фрапэ – это взбитый со льдом и молоком кофе. И что каламари тиганито – это нарезанный кольцами кальмар, обжаренный в кукурузном масле, а питакья – пирожки из слоёного теста с сыром фета и шпинатом. И что дзадзыки – это густой йогурт с огурцами и чесноком.
– Ты знаешь, почему я так много говорю о кухне?
– …
– Потому что кухня для грека, если не всё, то почти всё. Это доминанта жизнеустройства.
– Нико! Ты на глазах становишься настоящим греком.
– А то! Я здесь уже скоро год. И у меня такое впечатление, что в Греции у всех на уме только еда. И не просто еда. А греческая. Такой еды во всём мире нигде нет. Ты ел когда-нибудь, к примеру, пандакью или бризолу, или мусакас? А пил ли ты где-нибудь анисовую водку Узо? А-а-а! – В том-то и дело, что такие вещи водятся только здесь.
– Нико, ты меня убиваешь!
– Что при встрече говорят у нас в бывшем Союзе? – лукаво сощурив глаза, спросил он как бы не к месту.
– Что говорят. «Привет» говорят, «как дела»…
– Вот! А здесь первые слова при встрече: «Что Вы сегодня ели?» или «Как Вы пообедали?»
Незаметно мы прошли через ворота старой городской стены
