Горящая колесница - Миюки Миябэ

— Выручили так выручили, ведь я было запамятовал.

Пока Хомма открывал конверт и доставал снимки, Исака рассказывал:

— В ателье предупредили, что оригинальный снимок не в фокусе, поэтому при увеличении, наоборот, становится видно ещё хуже, они сделали максимально возможное увеличение.

В руках Хоммы был снимок размером приблизительно в две трети стандартного формата В5. Увеличен был дом коричнево-шоколадного цвета.

Увеличение снимка ничего не изменило. Как и сказали в ателье, изображение стало ещё менее резким. На фото был только дом, две женщины перед ним и тусклое пятно света от прожектора.

И тут Хомма кое-что заметил. Может быть, показалось? Он полез в стол и достал лупу — Сатору получил её в подарок от какой-то фирмы во время рекламной кампании. Разглядывая снимок через лупу, Хомма убедился, что ошибки нет. Но разве такое возможно?

— Что там? — поинтересовался Исака.

— Вы бейсбол смотрите, Исака-сан?

— Смотрю, как же.

— На стадионе?

— И на стадион хожу. В Токио и окрестностях почти на всех больших стадионах бывал.

Услышав это, Хомма оживился:

— А приходилось ли вам встречать такой стадион, чтобы освещение на нём было направлено «наоборот», то есть чтобы прожектора светили не на бейсбольное поле, а вовне?

— Это как же? — От удивления Исака часто-часто заморгал, потом достал очки и, водрузив их на нос, принялся разглядывать фотографию.

Хомма пальцем указал на прожектора:

— Вот видите? Это ведь освещение стадиона?

— Вообще-то, похоже.

— Значит, дом стоит совсем рядом с бейсбольным полем, так ведь?

— Так получается…

— Теперь смотрите внимательно. Вы заметили? — Хомма указал пальцем на прожектора. Они получились на фотографии всего лишь маленькими блёклыми пятнышками в верхнем левом углу. — Я впервые обратил на это внимание после увеличения снимка. Ведь эти прожектора освещают дом, не так ли? Это значит, что они не могут быть повёрнуты на поле. Ведь дом не может стоять на бейсбольной площадке!

Это была чистая правда. Прожектора освещали дом шоколадно-коричневого цвета.

Исака уткнулся носом в фотографию, чтобы разглядеть получше.

— А ведь верно! Так и есть.

— Вы слыхали про такое бейсбольное поле?

Не сводя глаз с фотографии, Исака отрицательно покрутил головой. Потом медленно произнёс:

— Хомма-сан, ведь бейсбол — это…

— Вы уж извините, я бейсболом не интересуюсь, а что?

— Вот именно, не интересуетесь, — кивнул Исака, — потому что если бы вы видели настоящие прожектора на бейсбольном поле, то вам ясно было бы, что это за работка — повернуть их в другую сторону.

— Да? Неужели до такой степени…

— Освещают всегда именно поле, а иначе и смысла нет. Уж если бы их повернули…

— А я-то думал, они крутятся… — озадаченно признался Хомма.

Исака рассмеялся:

— Если бы такие чудесные прожектора где-то появились, об этом сразу же сообщили бы в новостях. В парке Мэйдзи-дзингу так темно идти после матча, что зрители бы только приветствовали, если бы прожектора повернули и посветили им под ноги.

Хомма положил фотографию на стол и стоял, почёсывая затылок. Ведь загадочное изображение на снимке отражало нечто реально существующее, уж в этом сомневаться не приходилось.

— Надо же, отвёрнутые прожектора… — Исака всё ещё пытался это как-то осмыслить.

13

Когда Хомма позвонил в бар, чтобы уточнить адрес, женский голос на другом конце провода проинструктировал его, какими переулками следует идти от «площади с паровозом» перед станцией «Синбаси». Там выставлен самый настоящий паровоз марки С11, и площадь перед выходом к парку Хибия стала популярным местом встреч, хотя, конечно, этому паровозу далеко до памятника собаке Хатико в Сибуя.

Бар «Лахаина» по-прежнему существует. За десять лет в нём ни разу не сменился ни владелец, ни «мама» — распорядительница бара, которая привечает гостей. Это не без гордости сообщил Хомме по телефону женский голос. Он тогда сразу подумал: «Повезло!» Подобные заведения, как правило, недолговечны, и он отлично сознавал, что, хотя прошло всего лишь два года, вполне могло поменяться и название бара, и персонал.

Похоже, что адвокат Мидзогути замолвил за Хомму словечко. Администратор его конторы Саваки (это она разговаривала по телефону с Хоммой) на все расспросы про Сёко Сэкинэ отвечала вполне дружелюбно. Когда Хомма записал по порядку всё, что от неё услышал, картина получилась следующая:

Март 1983 года

Приезд в Токио, поступление на работу в «Торговую корпорацию Касаи».

1984 год

Приблизительно с лета начинают расти долги кредитным организациям, Сёко переезжает из общежития для сотрудников фирмы «Касаи» в апартаменты «Касл Кинситё».

Апрель 1985 года

Сёко начинает, помимо службы в фирме, подрабатывать в баре «Голд» в Синдзюку.

Весна 1986 года

Чрезмерные нагрузки переутомили Сёко, с осложнением после простуды она попадает на десять дней в больницу, долги растут.

Январь 1987 года

Кредиторы требуют возврата долгов, Сёко уходит из фирмы «Касаи».

Май 1987 года

Сёко заявляет о своём банкротстве и начинает процедуру его оформления, переезжает из апартаментов «Касл» на квартиру к Фумиэ Мияги, которая вместе с ней работает в баре «Голд».

Февраль 1988 года

Сёко объявлена банкротом и освобождена от долговой ответственности, она уходит из бара «Голд» и устраивается в бар «Лахаина» в Синбаси. От Фумиэ Мияги она переезжает в «Кооператив Кавагути».

25 ноября 1989 года

В городе Уцуномия от несчастного случая погибает мать Сёко.

25 января 1990 года

Визит Сёко к адвокату Мидзогути по делу о страховых накоплениях матери.

17 марта 1990 года — следы Сёко теряются.

Хомма собирался расследовать дело с конца. Адвоката Мидзогути он уже опросил, поэтому теперь предстоял визит в бар «Лахаина». От того, как пойдут у него дела здесь, будет зависеть, отправится ли он дальше в город Уцуномия или же в бар «Голд», а потом и к, работающей там, Фумиэ Мияги, которая когда-то приютила у себя Сёко Сэкинэ.

Поскольку розыски пса по кличке Склероз ни к чему не привели, Сатору ужинать отказался и, как говорят, «замкнулся в себе». Перед уходом Хомма заглянул в комнату сына — тот как раз разговаривал по телефону с кем-то из приятелей. Раз уж мальчишка в такую минуту оказался без отцовской поддержки, пришлось по крайней мере закрыть глаза на слишком длинные телефонные разговоры.

До станции Хомма опять ехал на такси, потом сел в электричку, однако сегодня он не чувствовал необходимости опираться на зонт. Ходить как все люди он ещё не мог, но это уже не были неуверенные короткие шажки, которыми он семенил на днях в фирму «Имаи».

Курисака пришёл к нему с этим делом в понедельник. Нынче была всего лишь пятница, стало быть, четвёртый день поисков. За такой короткий срок раненое колено, конечно же, не могло совершенно восстановиться, — значит, сила воли? Ничего другого думать не оставалось.

На реабилитацию ему было назначено ходить два раза в неделю. Вообще-то, он ходил туда по понедельникам и пятницам и сегодня пропустил процедуру, но ощущения в колене не давали ни малейшего повода для чувства вины. Скорее, наоборот, хотелось верить, что так его колено поправится гораздо быстрее, чем от изматывающих процедур восстановительной терапии. Он горько усмехнулся этим настойчивым попыткам себя оправдать: «Вот погоди, тебе ещё позвонят и отругают за прогул!»

Хотя процедуры и назывались «курсом реабилитационного лечения», проделывал он их не в больнице. Выписавшись из госпиталя при Полицейском управлении, он, по совету знакомых, ходил на реабилитацию в спортивный клуб. Как ему объяснили, с этим клубом сотрудничали несколько частных клиник и под наблюдением врачей там разработана была система специальных тренировок.

Если речь идёт о столице и её пригородах, то в больницах, как государственных, так и частных, обычным делом стала нехватка персонала, оснащения и средств. Последняя из перечисленных проблем, конечно же, является следствием непомерно высокой цены на землю. Для освоения новых участков под застройку, расширения помещений и установки нового оборудования нужны такие затраты, что речь идёт о сотнях миллионов. О таких суммах можно только мечтать. От отделений реабилитации приходится отказываться в первую очередь, и в последнее время родилась тенденция искать партнёров из других, немедицинских областей.

Тренером Хоммы оказалась тридцатипятилетняя женщина, которая родилась и выросла в Осаке. Три года назад она вышла замуж за менеджера крупной сети ресторанов с филиалами по всей стране. Мужа перевели работать в Токио, и она приехала вместе с ним в столицу. Вообще-то, она была неплохая женщина, даже в чём-то приятная, но, когда Хомма вовсю старался, обливаясь потом, она стояла у тренерского стола, облокотившись на него одной рукой, и холодно изрекала какие-нибудь обидные слова, например: «Не могу больше на это смотреть! Где же характер у токийских мужчин?»