Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед тем, как обратимся непосредственно к сюжету трилогии, заметим, что центральная ее мысль: «Ведь вся история страны — / История болезни». - уже высказывалась в концовке «Баллады о манекенах» (1973): «Болезни в нас обострены. / Уже не станем мы никем», — что в свою очередь напоминает песню «Спасите наши души!» (1967): «Нам нечем!.. Нам нечем!.. / Но помните нас!».
А со второй серией медицинской трилогии — песней «Никакой ошибки»: «Да, мой мозг прогнил на треть! / Ну а вы здоровы разве? / И у вас найдешь по язве, / Если очень захотеть» /5; 406/, - перекликается черновой вариант «Лекции о международном положении» (1979): «В Америке ли, в Азии, в Европе ли / Повсюду мрут, да кто теперь здоров1?» (АР-3-137). Причем люди — не только больные, но и нервные: «Наше населенье на две трети — / Люди нервные» («Я уверен, как ни разу в жизни…», 1969 /2; 180/), «Все ужасно нервные, дамочки в истерике» («В Азии, в Европе ли / Родился озноб…», 1969; С4Т-3-298). Отсюда и образ психов в целом ряде произведений, начиная с песни «Про сумасшедший дом» и заканчивая «Письмом с Канатчиковой дачи». И именно поэтому «вся история страны — история болезни».
Вообще тема всеобщей болезни — как метафора неизлечимости советского общества и всего мироздания («Да и создатель болен был, / Когда наш мир творил»; АР-11-58) — уже разрабатывалась в только что упомянутом стихотворении «В Азии, в Европе ли…»: «Не поймешь, откуда дрожь — страх ли это, грипп ли? / Духовые дуют врозь, струнные — урчат, / Дирижера кашель бьет, тенора охрипли, / Баритоны запили, и басы молчат»[1765]. А поскольку «дирижера кашель бьет», в черновиках «Истории болезни» будет сказано: «У человечества давно / Хронический катар» (АР-11-58). Понятно, что с таким «дирижером» оркестр не может играть нормально, поэтому «в оркестре играют устало, сбиваясь» («Надо уйти», 1971). Впервые же эта тема возникла «Сказке про дикого вепря» (1966), где короля, то есть того же «дирижера», тоже «бил кашель»: «Сам король страдал желудком и астмой, / Только кашлем сильный страх наводил» (сравним в песне Галича «Старики управляют миром…», 1964: «По утрам их терзает кашель»). А далее он разовьется в «Утренней гимнастике» (1968): «Очень вырос в целом мире / Гриппа вирус — три, четыре! — / Ширится, растет заболевание» (здесь — в целом мире; в предыдущем стихотворении — в Азии, в Европе ли; а в «Лекции о международном положении» — в Америке ли, в Азии, в Европе ли), — и в черновиках стихотворения «Вооружен и очень опасен» (1976): «Чахоткой, завистью, ножом / Он до зубов вооружен» (АР-6-182), «Он страшен и очень опасен» (АР-6-186) (ср. с астмой и кашлем, которыми в «Сказке про дикого вепря» король «сильный страх наводил»!.
И еще одна параллель: «В Азии, в Европе ли / Родился озноб» (1969) = «И мир ударило в озноб / От этого галопа» («Пожары», 1977). Поэтому и лирического героя часто знобит: «Ох, знобит от рассказа дотошного» /2; 13-4/, «Я проснусь — липкий пот и знобит» /2; 227/, «И по коже озноб, / И заклинен штурвал, / И дрожал он, и дробь / По рукам отбивал» /5; 44/, «Меня опять ударило в озноб» /5; 226/. А в песне «Ошибка вышла» встречаются разные вариации этого мотива: «Дрожал всем существом своим» /5; 77/, «Мой доктор перешел на ты: / “Уйми дурную дрожь, / Здесь отдохнешь от суеты / И дождик переждешь!”» /5; 375/, «Поставил жирный крест на мне, / Меня заколотило» /5; 372/.
***
В песне «Ошибка вышла» отношения между лирическим героем и властью представлены в форме допроса, причем весьма своеобразного: его ни о чем не спрашивают, а просто насильно исследуют его душу и тело, записывая результаты «исследования» в протокол. Впрочем, всё это было предсказано еще в стихотворении «Я тут подвиг совершил…» (1967), где с героем формально разговаривает японский репортер: «Мы, — говорит, — организм ваш изучим до йот» (АР-10-16). А девять лет спустя то же самое скажет главврач: «И вас исследовать должны / Примерно месячишко»10-2.
В самом начале песни герой говорит: «Я был и слаб и уязвим^3, / Дрожал всем существом своим, / Кровоточил своим больным, истерзанным нутром», — а в черновиках он говорит о своем самочувствии во время пыток: «Меня рвало, мутило» /5; 387/. Этот же мотив встретится в черновиках «Аэрофлота»: «И так я склонен к панике и рвотам» (С4Т-1-287), — а восходит он к наброску 1972 года: «Я пугливый, чуть что — задрожу» («Я загадочный, как марсианин…»; АР-2-103). Для сравнения — в «Беге иноходца» лирический герой говорил: «Мне набили раны на спине, / Я дрожу боками у воды». А в песне «Ошибка вышла» он «дрожал всем существом своим <.. > И от корней волос до пят / По телу ужас плелся», подобно главной героине «Песни мыши»: «И так от лодыжек дрожу до ладошек <.. > Ну вот — я губами зацокала / От холода и страха» («дрожал» = «дрожу»; «от корней волос до пят» = «от лодыжек… до ладошек»; «ужас» = «страха»), — и лирический герой в черновиках «Песни-сказки про нечисть» (1966): «Страшно, аж жуть! / Ажно дрожу!» /1; 525/. Да и в одном из последних стихотворений — «Общаюсь с тишиной я…» (1980) — он скажет: «От смеха ли, от страха ли / Всего меня трясет» (напомним, что так же «трясло» и всю страну в стихотворении «В Азии, в Европе ли / Родился озноб…»: «Не поймешь, откуда дрожь — страх ли это, грипп ли»). Процитируем также черновик «Таможенного досмотра» и «Конец охоты на волков»: «И смутный страх мне душу занозил» (БС-18-27), «Тот, кого даже пуля догнать не могла б, / Тоже в страхе взопрел и прилег, и слаб».
Этот же страх испытывают
