Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

В этой песне герой оказывается загипсованным, а в «Памятнике» — закованным в гранит (сталь): «.. Мне скелет раздробил на кусочки. / Вот лежу я на спине, загипсованный» = «Мой скелет из стального каркаса / Крепко схвачен раствором цемента» (АР-6-41); «Ах! Надежна ты, гипса броня…» = «И железные ребра каркаса…»; «Я под гипсом хожу ходуном» = «Но вздымаются ребра каркаса» (АР-6-41); «И брони моей не снять» (АР-8-177) = «Не стряхнуть мне гранитного мяса»; «Во снс я рвусь наружу из-под гипсовых оков» = «…Когда вырвал я ногу со стоном / И осыпались камни с меня»; «И грудь мне давит злоба и обида» /3; 186/ = «Командора шаги злы и гулки»; «Потом я год в беспамятстве валялся» = «А потом, по прошествии года…».

Трагизм ситуации заключается еще и в том, что в ранней песне лирического героя заковывают в гипс пожизненно, а в поздней — заключают в гранит после смерти: «И по жизни я иду, загипсованный» = «Я не знал, что подвергнусь суженью / После смерти». Таким образом, речь идет, по сути, о тотальной несвободе, характерной для советской действительности.

Однако если в «Балладе о гипсе» герой смиряется с «загипсованностью» и даже говорит после своего выздоровления, что ему «удобней казаться слоном / И себя ощущать толстокожим», то в «Памятнике» он, хоть и с трудом, но все же вырывается из гранита (примечательно, что в первой песне герой «наступает на пятки прохожим», а во второй — прогоняет толпу: «И шарахнулись толпы в проулки…»).

Главной же целью, ради которой героя поместили в гипс и в гранит, помимо ограничения свободы, было его исправление в соответствии с общепринятыми нормами. И это удается, так как, находясь в гипсе, герой проникается своим положением: «Но счастлив я и плачу от восторга — вот в чем соль!» /3; 186/, - а в «Памятнике» его сделали обычным человеком: «Но в привычные рамки я всажен — / На спор вбили».

Такую же цель преследовали зоологи в «Гербарии»: «Чтоб начал пресмыкаться я, / Как вы, мои соседи» (АР-3-12), — некоторые мотивы из которого можно обнаружить и в «Балладе о короткой шее» (1973): «И любая подлая ехидна / Сосчитает позвонки на ней» = «Теперь меня, дистрофика, / Обидит даже гнида» (АР-3-18); «Гчуп и беззащитен, как овечка» /4; 354/ = «Мышленье в ём не развито» (а поскольку он беззащитен, то его «обидит даже гнида»); «В Азии приучены к засаде» = «И вот, врасплох укушенный…» /5; 368/; «Для ножа готов и кистеня» /4; 354/ = «Все проткнуты иголками».

В 1973 году для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» пишется «Песня Билла Сигера», об автобиографичности которой мы говорили в предыдущей главе. И центральный ее персонаж — Мак-Кинли — имеет целый ряд сходств с лирическим героем в «Гербарии»: «Явилось то, не знаю, что» = «Невиданный доселе» (такой же образ авторского двойника присутствует в черновиках «Расстрела горного эха»: «Никто никогда не видал это чудо природы»; АР-12-158).

Формально и Мак-Кинли, и лирический герой являются мертвыми, как в том же в «Памятнике»: «Играйте туш! / Быть может, он — / Умерший муж / Несчастных жен» = «Когда в живых нас тыкали / Булавочками колкими…», — с чем связана необходимость воскрешения: «Он видел ад, / Но сделал он / Свой шаг назад — / И воскрешен!» = «Пора уже, пора уже / Напрячься и воскресть!».

Сюда же примыкает стремление героев убежать из-под надзора государства: «Мы бегством мстим, / Мы — беглецы!» = «Скандал потом уляжется, / А беглецы все дома» (АР-3-16), — поскольку отношение к ним — отрицательное: «Владыка тьмы / Его отверг» = «“Итак, с ним не налажены / Контакты, и не ждем их”».

Но наряду с этим, попав в тяжелое положение, герои размышляют о самоубийстве: «Самоубийство — / Просто чушь» (а в черновиках: «И мы хотим отдать концы: / Мы смертью мстим, мы — беглецы»; АР-14-122) = «Мне впору хоть повеситься» (АР-3-6), — так как сильно истощены: «Больных детей / Больной отец» = «Теперь меня, дистрофика, / Обидит даже гнида» (АР-3-18).

Через год после «Песни Билла Сигера» появляется песня «Чужой дом» (1974), которая также имеет общие мотивы с «Гербарием», поскольку лирический герой ощущает себя инородным телом и в чужом доме, и в гербарии: «Укажите мне место <.. > Где поют, а не стонут…» /4; 229/ = «Стонали муравьи» /5; 370/.

В «Гербарии» герою «нужны общения с подобными себе», поскольку «’чванливые созданьица / Довольствуются сплетнями», и это также имело место в «чужом доме»: «А народишко — / Каждый третий — враг». Сам же герой «лошадей заморил, очень к людям хотел» (АР-8-25), однако вместо настоящих людей он наткнулся на их жалкие подобия: «Сороконожки хмыкают, / И куколки язвят» = «Испокону мы — / В зле да шепоте»; «Паук на мозг мой зарится» = «Своротят скулу — гость непрошеный». Поэтому герой бежит, свободный от пут, из чужого дома и срывается со шпилечек в гербарии.

В 1974 году Высоцкий пишет также «Песню Соловья-разбойника и его дружков», где нечисть является прообразов зоологов, подвергающих мучениям лирического героя и других людей: «Пропесочим и проучим»& /4; 395/ = «Уж мне пропишут ижицу» (АР-3-4); «И пограбим, и помучим!» /4; 396/, «До того хитры, ребятки!» /4; 181/ = «Мучители хитры» (АР-3-14); «Ты не жди, купец, подмоги» = «Но кто спасет нас, выручит?».

***

Мотив мучений, которым власть подвергает лирического героя и других людей в «Гербарии», разовьется в «Конце охоты на волков» (1977 — 1978).

В обеих песнях ситуация для главных героев переворачивается на 180 градусов: «По детству мне знакомые, — / Ловил я их, копал, / Давил, но в насекомые / Я сам теперь попал» = «Волки гнали добычу до самой реки <.. > И не стали делить кабана мы — / Сами стали добычей сейчас» (АР-3-29).

Вместе с тем они заявляют о своей готовности драться: «.Дрались мы — это к лучшему: / Узнал, кто ядовит» = «Драка — это для волка лишь волчая жизнь» (АР-324), — несмотря на «окровавленность» и горе, которое им причинила власть: «Тянулся кровью крашенный…» = «Кровью вымокли мы…»; «Мы вместе выли волками» (АР-3-14) = «Хитро и старо, но и волки хитры <.. > Я знаком им не только по вою» (АР-322); «Мы вместе горе мыкали» /5; 74/ = «Спят и дышат стрелки, на помине