Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При этом власть наделяется одинаковыми эпитетами: «Но кто спасет нас, вылечит? / Мучители хитры» (АР-3-14) = «Ах, люди, как люди, премудры, хитры» (АР-3-26); «Ко мне гурьбою движутся / Мои собратья прежние — /Двуногие, разумные…» = «Двуногие в ночь запалили костры» /5; 533/.
От всех мучений лирический герой испытывает страх: «В мозгу моем нахмуренном / Страх льется по морщинам» = «.Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки <.. > Тоже в страхе взопрел и прилег, и ослаб». Но наряду с этим он выступает в роли вожака, который, несмотря на страх, выводит своих собратьев на свободу: «За мною — прочь со шпилечек, / Сограждане-жуки!» /5; 74/ = «Я скликаю заблудшие души волков, / Желтоглазых собратьев моих» (АР-3-24), «Я кричу обезумевшим братьям моим, / Чтобы к лесу бежали за мною» (АР-3-34). А вырваться на свободу нужно обязательно, иначе сгниешь заживо: «Вот и лежу расхристанный, / Распяленный гнию» (АР-3-14) = «Знать, зубы у жизни — гнилого гнилей» /5; 534/ (да и в основной редакции последней песни лирический герой скажет: «Обнажаю гнилые осколки»), — либо просто будешь уничтожен: «Когда в живых нас тыкали / Булавочками колкими…» = «Только били нас в рост из железных “стрекоз”», — и отправишься в рай: «А с трех гвоздей, как водится, — / Дорога в небеса» /5; 73/ = «Отлетают матерые души волков / В поднебесье» /5; 534/ (сравним еще в черновиках «Песни летчика-истребителя»: «Мы в рай попадем — нам в раю будет туго»; АР-4-160).
Видя подобную картину, остальные люди, прикованные в гербарии вместе с лирическим героем, убеждают его прекратить сопротивление: «Жужжат шмели солидные, / Что надо подчиниться». А в «Конце охоты» уже все волки поняли, что сопротивление бесполезно: «И смирились, решив: все равно не уйдем!».
Власть же преследует простую цель — заставить их унижаться: «Но не ошибка — акция / Свершилась надо мною, / Чтоб начал пресмыкаться я / Вниз пузом, вверх спиною» /5; 72/ = «Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав» /5; 212/, «Я горячим от страха своим животом/Припадаю к снегам» (АР-3-25).
Совпадает даже концовка обеих песен: «И поживают, кажется, / Уже не насе-комо» = «Тает роспись: “Мы больше не волки!”».
Одновременно с ранней редакцией «Концом охоты» была написана «Притча о Правде», которая также продолжает тему «Гербария»: «А я лежу в гербарии, / К доске пришпилен шпилечкой, / И пальцами до боли я / По дереву скребу» = «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162) («я лежу» = «лежала»; «к доске» = «на… нарах»; «по дереву» = «струганых»).
В обоих случаях говорится о хитрости власти: «Но кто спасет нас, вылечит? / Мучители хитры» (АР-3-14) = «Хитрая Ложь на себя одеяло стянула» (АР-8-160).
При этом лирического героя мучает обида из-за того, что его ошибочно поместили в гербарий и предъявили ложное обвинение: «Но в горле горечь комом» = «Тот протокол заключался обидной тирадой» (а в черновиках «Гербария» сказано: «Теперь меня, дистрофика, / Обидит даже гнида»; АР-3-18). Поэтому он умоляет своих мучителей: «Поймите: я, двуногое, / Попало к насекомым!» = «Голая Правда божилась, клялась и рыдала»; «Ошибка это глупая…» = «Ложь это всё..»[1755].
В «Гербарии» герой надеется: «Накажут тех, кто спутали», — и в «Притче о Правде» главная героиня тоже пытается убедить своих обвинителей в произошедшей путанице: «.. и на Лжи одеянье мое!».
В «Притче» сказано: «Правда блажила, когда в нее камни бросали», «Голая Правда блажила, клялась и рыдала» (АР-8-162). А годом ранее этот же глагол применялся к лирическому герою в «Гербарии»: «Пищат: “С ума вы спятили, / Блажили, свиристели. / Вон ваши все приятели / На два гвоздочка сели”» (АР-3-6). Встречается этот мотив также в черновиках «Двух судеб» и в «Погоне»: «Блажь нашла — остаться живым» (АР-1-6), «Головой тряхнул, чтоб слетела блажь» (АР-8-20).
Если в «Гербарии» «все проткнуты иголками», — то и «чистая Правда по острым каменьям шагала, /Ноги изрезала, сбилась с пути впопыхах» /5; 489/.
В обоих случаях упоминается резюме власти о герое (героине): «Один брезгливо ткнул в меня / И вывел резюме» = «Тот протокол заключался обидной тирадой.
А сам герой (героиня) подвергается изгнанию из общества: «Вот и лежу, как высланный» (АР-3-10) = «Выселить, выслать за двадцать четыре часа!». Поэтому в черновиках «Гербария» власть, обращаясь к толпе, называет его изгоем: «Вы приви-легированы, / А он — уже изгой» /5; 367/. Объясняется это тем, что и лирический герой, и Правда доставляют власти массу неудобств: «Я вечно с ним ЧП» = «Правда колола глаза, и намаялись с ней» /5; 490/.
Примерно в это же время шла работа над «Райскими яблоками», где лирический герой попал в лагерную зону, являющуюся разновидностью гербария — насильственной несвободы: «К доске пришпилен шпилечкой <.. > но в насекомые / Я сам теперь попал» = «Да куда я попал — или это закрытая зона?» (АР-3-166). И этим обстоятельством он был неприятно удивлен: «Я злой и ошарашенный / На стеночке вишу» = «Чур меня самого, фу ты, пропасть! — знакомое что-то» (АР-3-156).
В «Райских яблоках», прибыв на зону, герой еще надеется, что попал туда по ошибке: «Подойду неспеша — вдруг апостол вернет, остолоп?». Также и в «Гербарии» он на первых порах думал, что «ошибка это глупая — увидится изъян».
Если в гербарии герой висит на стене, то в лагерной зоне он прижат к этой самой стене: «На стеночке вишу» = «Не к Мадонне прижат, а к стене, как в хоромах холоп». Причем в «Райских яблоках» на стеночке висит и Христос: «Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел» (АР-17-198).
Постепенно герой начинает испытывать на себе вредоносное влияние гербария и зоны: «Уж мой живот зазеленел, / Как брюшко у жуков» /5; 369/ = «Я пока невредим, но и я нахлебался озоном». И поэтому вся обстановка становится для него невыносимой: «Я не желаю, право же, / Чтоб трутень был мне тесть!» = «Мне сдается, что здесь обитать никакого резона» /5; 509/. А остальных людей, напротив, привлек «хлебный дух из ворот»: «И как ринулись
