Жизнь волшебника - Александр Гордеев

чём там говорят, кто там обиженный и кем.

У магазинского штакетника кучкуются несколько мужиков, среди которых и худенький,

тщедушный Николаев – неудачный партнёр по рыбалке. Остановившись около них, Роман сидит на

мотоцикле, не вступая в разговор. Мужиков не надо и провоцировать: сами говорят о том о сём, в

том числе и о начальстве. Но вот что удивительно: особой обидой или недовольством тут и не

пахнет. Всё сводится к тому, что, например, этот Ураев, конечно, сволочь, что наорал на меня, да

ещё и премии лишил, но как меня-то, дурака, угораздило прийти пьяным на работу да, главное, на

глаза ему попасться? И у одного приблизительно так, и у второго, и у третьего. Роман чувствует,

что у него полностью опускаются руки, и, как говорится, его оружие – рогатка – падает на землю.

Да никому тут не нужен его благородный террор. Затей он его, и те же самые мужики посчитают его

дураком.

Возвращаясь на свою горку, Роман уже и сам не поймёт: рад он такому исходу своих планов-

фантазий или нет? Осуществить задуманное можно запросто. Никакого страха и дефицита

решительности нет. Только село, живущее само по себе, его не поймёт. Вот и пусть живут они тут

себе, как им нравится. А если честно, то всё это как-то не для него – мелко, даже при очевидной

455

необходимости. Для террора, даже такого ничтожного, он не годен. Не следует быть плохим, даже

в самых мерзких обстоятельствах. Плохое не нужно совершать даже случайно, ведь потом,

оправданное тобой, оно станет частью тебя. Осмысленно же идти на плохое – значит, открыто

становиться на сторону тёмного. Как только не соблазняет его это тёмное, в какие только

благородные и смелые идеи не рядится. Однако клюнешь – и пропал.

Войдя в дом, Роман останавливается у дверей, смотрит в зеркало, вздыхает. Хренов Дон Кихот

и Робин Гуд вместе взятые! «Да уж, Роман Михайлович, – говорит он сам себе, – не вышел ты

рожей для дел благородных. Господи, ничего-то я не могу! Каким же мне нужно стать, чтобы в этом

мире что-то значить?»

* * *

Несмотря на то, что осенняя сессия Нины длится лишь двадцать дней, дома она появляется

неделей позже, объяснив мужу, что поскольку нужных книг в Пылёвке не достать, она задержалась

для того, чтобы в читальном зале создать задел на следующую сессию. Что ж, Роману это понятно.

Это кажется разумным и по другой причине: уж лучше несколько дней активно позаниматься в

читальном зале, чем разрываться потом между книгами и детьми.

Нину больше всего удивляет борода Романа, сбритая вскоре после её возвращения из поездки

как бы в Казань, но теперь отпущенная вновь.

– Да ты, смотрю, совсем одичал, – смеётся она.

– Одичаешь тут, – отмахивается он.

– А что она у тебя кривая, да ещё какими-то клочками?

– Это от несистемности – я же никак не даю ей толком отрасти. Ничего: подрастёт да

выпрямится.

Смугляна, соскучившаяся по семье, тем не менее уже на второй день после приезда спокойно

отпускает его к Тоне. Как приятна эта её лёгкость и понимание! И от Тони она встречает его в этот

раз не так напряжённо, как прежде. А ведь это, вообще-то, странно… Что-то в ней подозрительно

изменилось. Как бы только это изменение понять?

Но дело оказывается в простом.

– Помнишь, – говорит Смугляна, – ты мне как-то говорил о фразе, которая пробивает мужикам

подкорку. Так вот я, наконец, испытала её.

– И что же?

– О-о! Она работает, да ещё как. Стоило мне сказать кому-нибудь, что я живу по принципу «тебе

можно всё, мне нельзя ничего» как он просто приклеивался ко мне. Я тут же становилась, ни много

ни мало, женщиной его судьбы. Ты прав, мужики, и впрямь, уже из-за одной этой фразы сходу

влюбляются в тебя и готовы идти за тобой, как на поводке. И лучше всего это действует на

сильных мужчин, которые мне больше и нравятся.

– И как это объясняет твоё спокойствие сейчас?

– Да тем, что вы, оказывается, и в самом деле все такие.

В конце недели жена объявляет о большой стирке, потому что чистого у них уже – ничего. Воды

требуется немало. Роман хочет навозить её флягой на мотоцикле, но мотоцикл уже не заводится –

холодно. После обеда, махнув рукой на свою технику, Роман берёт вёдра с коромыслом и по

лёгкому морозцу отправляется в мастерские.

У ворот МТС сгрудились почти все совхозные машины. Здесь же и три совхозные водовозки с

серо-синими цистернами. Воду они закачивают откуда попало, хоть из первой попавшей лужи,

потому что возят её на отары овцам. Чистая вода только в цистерне у Ивана Хохрякова, который

живёт у водокачки и ему проще наливать воду там. Раньше он работал на лесовозе, а с этого лета

– на новой водовозке. Дядю Ваню Хохрякова Роман помнит с детства – он был лучшим другом его

отца. Частенько они выпивали с отцом, сидя у них на кухне, смеша пьяными и, как казалось тогда

Роману, забавными рассуждениями. Роман осторожно, чтобы не зацепить кого-нибудь коромыслом

или ведром, подходит к нему

– Дядя Ваня, – просит он, здороваясь за руку, – подъехал бы к нам, налил бочку воды, а?

– Так я пустой, – взглянув чистыми, такими же голубоватыми, как и у Романа, глазами, отвечает

тот, – мне ещё заливаться надо ехать.

– Ну ладно тогда, – охотно соглашается Роман, – как дела-то у вас? Ничего?

– Да ничего. Всё, вроде, в ажуре.

Роман проходит в мастерские, набирает из водокачки воду, которую не пьют. Бак наверху

водонапорной башни открыт, и в нём часто тонут голуби. В вёдра и сегодня сливается несколько

голубиных перышков. Но для стирки перья не помеха.

Выходя из ворот МТС c поскрипывающим коромыслом на плечах, Роман видит, как машина

Хохрякова натужно уходит в гору в ста метрах от подстанции. Только рессоры-то у неё просевшие,

цистерна полна воды, и едет водовозка не в село для заправки, а сразу на отару. Эх, дядя Ваня,

дядя Ваня…

456

А ведь идея с рогаткой несостоятельна ещё и потому, что тогда пришлось бы вышибать стёкла

не только начальникам, но и многим другим, в том числе и тем же водовозам, которые в Пылёвке

тоже вроде отдельной касты бугорков. Шагая по улице, водовоз обычный человек – здоровается со

всеми, как и принято в селе, но из кабины своей машины он уже не видит никого. Это и понятно:

кивни кому-нибудь, а тот попросит воды налить. Зимой водовозов