Жизнь волшебника - Александр Гордеев

идее Насмешника, – замечает она, – ведь ты и сам

такой. Ты как будто себя самого вырубаешь. Ты даже над самим собой смеяться умудряешься…

Теперь тебе и твоя кривая борода пригодится. Да, кстати, – вспоминает она вдруг, но, в общем-то,

совсем некстати, – тебе ведь сегодня к Тоне идти…

– Сегодня не пойду, – отвечает он, воспринимая её вопрос как стенка упругий мячик, – некогда.

Смугляна поневоле радостно смолкает, а потом тихонько, как обычно, исчезает из гаража.

Ещё несколько дней Роман работает с азартом. Как только выпадают свободные минуты, он тут

же выкатывает из гаража мотоцикл, и, волнуясь уже от одного ощущения инструментов в руках,

принимается за работу. Теперь он и спит куда меньше. Совсем недавно специально заставлял

себя вставать пораньше, а теперь и самому не спится. Просыпаясь часов в семь, он сразу

вспоминает о своём старике. Так вот, оказывается, почему гении и талантливые люди мало спят.

Спать им не дают их дела, задачи, предназначение. Вставать же только ради того, чтобы вставать,

видимо, и впрямь не стоит. Проснувшись рано, Роман обычно по привычке ещё пытается вылежать

«положенное», но не выдерживает, поднимается, ходит по дому, потому что в гараж идти рано –

там ещё темно и холодно. Хорошо ещё, что начало ноября не такое холодное.

– Ну что? – бодро приветствует он старика каждое утро. – Сейчас мы возьмёмся за тебя!

Уж с этим-то героем можно говорить о чём угодно. В него легко укладывается вообще вся жизнь

со всеми её обидами, раздражением, виной перед другими, становясь после этого куда ясней и

для себя самого.

Нина частенько навещает его, следя за ходом работы. А заглянув сегодня, она едва не

хватается за сердце. Роман тюкает топориком прямо по глазу, срубает старику его прищуренный

глаз, оставляя пустое гладкое место.

– Чего это ты? – испуганно спрашивает она.

Разгоряченный, вспотевший даже на холодном воздухе, Роман садится на чурку, продолжая

смотреть на старика.

– Глаза у него не живые, – поясняет он. – Не получается у меня. Боюсь, вообще не справлюсь.

Всё более или менее выходит, а глаза – нет. Они как будто отдельно, вне общего выражения. Я

хочу теперь, чтобы один глаз был полностью закрыт. Если одним невыразительным глазом будет

меньше, то это уже живее. Когда один глаз закрыт совсем, то это как бы даже более сильная

степень усмешки. Мне так кажется…

459

– Но ты же хотел, чтобы старик был всевидящим…

– Хотел и придумал ребус. А мне нужно лицо. Он должен видеть не просто глазами… Нужно

передать такое его внутреннее состояние, которое давало бы ощущение проницательности.

Понимаешь, нутра в нём не хватает. Пока что это просто чурка – слегка отёсанный столб.

– Ну как ты так можешь о нём! – невольно восклицает Нина.

Роман удивлённо оглядывается на жену – ей-то чего за его старика переживать?

Когда Смугляна уходит, Роман, отдыхая, останавливается в дверях гаража, повиснув согнутыми

руками на низком карнизе. Вид села закрывает дом, но в стороне виден жёлтый склон сопки и

редкие серые осенние облака над ней. Роман понимая, как удивляет он своим новым увлечением

жену, тоже задумывается о себе. Как можно было вот так спонтанно, без всякой подготовки, без

хороших инструментов, без соответствующего образования, в конце концов, взяться за такое

сложное дело? Фигуры, установленные в Октябрьске, вырубались, наверное, где-нибудь в

мастерской, а его мастерская – гараж, открытый небу да грустным сопкам. Но это-то, наверное, как

раз и правильно. Его старик должен впитать в себя это жёсткое, унылое окружение, ни на йоту не

принимая ничего ложного. Наверное, идолы в язычестве именно так и возникали – от земли и неба,

от мыслей и впечатлений мастера. Конечно, жаль свой первый замысел о волшебниках, которыми

можно было заселить целый детский городок, но это он сделает после. А пока что куда важней и

дороже новая, собственная идея. Ведь тут уже не просто кукла или фигура. Это уже и в самом

деле идол, который сложился у него в такой форме.

Роман оглядывается вглубь гаража.

– Ты почему до сих пор не смеёшься так, как тебе полагается? – спрашивает он его, уже

совершенно отчётливо существующего в воображении. – Не хочешь? Что ж, тогда продолжим.

Погоди, ты у меня ещё засмеёшься…

Странно, что он делает нечто такое, чего не было до него и что, возможно, никому в голову не

приходило. Как всё-таки важно «сметь своё суждение иметь», то есть, переходить за границу того,

что люди делают обыденно и привычно. Вот именно – сметь! Не бояться сказать нечто только

своё. А ведь, пожалуй, он впервые делает что-то действительно стоящее. Потому это и

захватывает.

Ещё часа через полтора работы Роман снова останавливается в дверях гаража, глядя на день,

который уже клонится к сумеркам.

Нина, перестав слышать постукивание молотка, подходит к окну в комнате, видит мужа и вдруг

искренно удивляется тому, что, оказывается, и на этой далёкой, заброшенной подстанции можно

иметь такое одухотворённое лицо.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Конец треугольника

Зимой отношения Романа и Тони словно припорошены холодным снежком. Встречи редкие и

совсем привычные. А если срывается очередная редкая встреча, то и это ничего. У Нины

появляется реальная надежда, что скоро у них рассыплется всё окончательно. Только не

случилось бы так, как с треугольником Арбузовых и Ольги Борисовны: и семья распалась, и нового

ничего не вышло.

В начале зимы учителя устраивают в школе вечер. Нина и Тоня почти коллеги: Нина преподаёт

географию, Тоня работает воспитателем в интернате. Втроём на людях они ещё ни разу не

появлялись, и каждому даже любопытно, как поведёт себя в этой ситуации другой. Роман сразу же

предупреждает обеих, что он скажется на вечере не танцующим, чтобы никого не обижать и не

провоцировать пересудов.

За стол Мерцаловы садятся рядом, а Кармен – в новом красном платье, открывающем её

элегантную шею, – недалеко напротив их. Сегодня она взбудораженная и весёлая. На шею –

чёрный завиток волос, как у цыганки. Постоянно украдкой поглядывая на Романа, она раза два

наталкивается на взгляд Смугляны и находит какую-то причину, чтобы пересесть на другой конец

стола.

После первых двух тостов для разминки включается медленное танго. Все путные мужья тут же

(а куда денешься?) приглашают своих жён, чтобы сразу вежливо отметиться с ними, а уж потом

приглашать и других. Роман с лёгкой усмешкой наблюдает за происходящим. Мужчины танцуют со

своими, украдкой поглядывая на чужих. Ну, вот чем принципиально отличаются эти мужики от

него? Да ничем.

Молодые учительницы выходят танцевать друг с