Жизнь волшебника - Александр Гордеев

просьбами, что если хочешь из хорошего человека сделать никудышного, ненавидимого всеми и

ненавидящего всех – поставь его работать на водовозку. Водовозы закачивают в свои цистерны

грязную воду ещё и для того, чтобы была причина «честно» отказать. Хохряков же поступает

проще: вода нужна ему и для себя. Поэтому воду он возит чистую, а другим не даёт, да и всё.

Несколько походов с полуторными вёдрами на МТС не успокаивают. Работая потом

«отжимщиком» на Нининой стирке, Роман так выкручивает мокрые тряпки, что местами они

потрескивают и их уже можно почти не сушить.

– Чего это ты? – спрашивает Смугляна.

Роман раздражённо рассказывает про дядю Ваню – друга отца.

– Ну вот скажи, почему они так относятся к нам?

– Завидуют они тебе, – отвечает Нина.

– Завидуют? Мне? А чему у меня завидовать?!

– Тому, что ты живёшь, как хочешь: государственная квартира, ты всегда дома, и ничего вроде

бы не делаешь, балду пинаешь. Да ещё и… Ну, сам понимаешь, зачем ты вечерами в село

бегаешь… Кто ещё так живёт?

Роман озадаченно смотрит в окно. А ведь в этом что-то есть. Ленивые люди, конечно же,

должны завидовать тому, кто, на их взгляд, деньги даром получает. Более того, тут можно не

только завидовать, но и ненавидеть. Да ведь тут впору о целостности своих окон подумать. Ну

надо же, сроду бы не догадался, что жизнь его не так и плоха. Так что, сиди тут и не рыпайся.

Когда стирка закончена и мгновенно замерзшее бельё прямыми листами раскачивается в

ограде на проволоке, Роман уходит к Хоттабычу. Самым странным в этой кривой жизни

оказывается то, что её, выходит, и выправлять не требуется. Жить лучше, честней, искренней люди

просто не хотят. Их жалобы вовсе не означают желания перемен. Жалуясь, они лишь ищут

сочувствия и отклика. А нашли, узнали, что у других не лучше, и успокоились – значит, так и

должно быть. Кипит котёл, а наружу не плещется. О свойстве этого «внутреннего котла» знает,

конечно, и Труха. Впрочем, он и сам как одна из галушек этого котла: поноет, пожалуется людям на

них же самих, чтобы получить сочувствие, и мирно, как усталый мул, плетётся домой. Вот почему

на партсобрании колючее выступление философа с горки лишь позабавило его. Ох, но тебе-то,

великовозрастному дурню, зачем надо было лезть на эту «пламенную» трибуну? Такой массив

сонной, студенистой жизни вряд ли растрясёшь чем-нибудь извне. Этому студню надо созреть

изнутри. Какие тут к чёрту камешки! Они для этой системы как для слона дробина.

Почему людей так влечёт к лени и покою? По сути, в самой большой гармонии человек

находится тогда, когда он мертв, когда рассеян в почве, когда его нет. Но если он выходит из почвы,

то уже этим самым неизбежно входит в противоречие с остальной природой, с другими людьми, с

обществом. То есть, человек-то, как тут ни крути, именно для противоречий и рождается. Так чего

же тогда он боится их, как чёрт ладана?

– Понимаешь, – на полном серьёзе обращается Роман к своему деревянному бородатому

собеседнику, – как это ни парадоксально, но, видно, в нашем хреново устроенном мире ничего

путного не совершишь. Поэтому самые энергичные, самые активные люди, не зная, как улучшить

общую жизнь, улучшают только свою. То есть, гребут под себя, как курицы, и всё. Кто знает, может

быть, и Ураев хотел когда-то сделать что-нибудь для других. А пришёл к тому, что куда проще –

только для себя. Только я так не могу, потому что, по-моему, это глупо. Ну вот, допустим, добьюсь я

чего-то для себя: мне – хорошо, а соседу – плохо. Так как это мне может быть хорошо, если ему-то

плохо? Ведь для того, чтобы мне при этом было хорошо, мне надо ни совести, ни сострадания, ни

понимания не иметь. А с другой стороны, если кто-то умеет жить только для себя, а я не умею, так

чего я к нему лезу? Я ведь, получается, только порчу его жизнь. Ведь я-то тоже живу лишь для себя

– только ему хочется нахапать, и он реализует себя этим хапаньем, а я мешаю ему хапать,

реализуя себя, как палка в колесе. Такие вот, дядечка, смешные, забавные дела. Так что,

наверное, пусть уж все живут так, как им нравится. Давай разрешим им это…

Сидеть в гараже холодно. К тому же, Хоттабыч не самый лучший собеседник на такие темы. С

ним надо бы о каких-нибудь чудесах говорить. Закрыв ворота гаража, Роман всё же с некоторым

удовлетворением от определившейся позиции идёт к дому. И в самом деле, чему ему страдать?

Надо просто жить, и всё. Смешон и странен человек в желании быть признанным. Зачем он

стремится чувствовать свою необходимость другим? Его не признают, отталкивают, мол, отойди, ты

не нужен, а он, не смиряясь, воюет за то, чтобы его считали необходимым. Он буквально лезет из

себя, пищит, навязывается, пробиваясь в первый ряд – да вот он я, вот он я! Я нужен! Нужен!

Возьмите меня. Но почему бы, если тебя не принимают, не отойти в сторонку и не заняться своими

делами, собой, своей жизнью?

457

Уже не в первый раз Роман спрашивает себя, а не лучше ли ему отказаться от всех своих

общественных амбиций? Реализация в обществе не для него. Там слишком много вязкой лжи.

Определи-ка себя дома, найди свой приют в семье – единственном месте, где лжи, кажется, всё-

таки поменьше…

Поднявшись на крыльцо, Роман берётся за дверную ручку, и вдруг до него доходит: а ведь из

чурки-то смотрит вовсе не Хоттабыч, а кто-то другой! Но кто? Надо вернуться и посмотреть. Роман

на большие шаги идёт назад, и вдруг уже по пути (надо ли смотреть на то, что постоянно стоит

перед глазами?) догадывается, кто это. Его старика зовут – Насмешник! Вот это кто! Вот он, тот

герой, вместе с которым они смеются над всем, что творится в Пылёвке! Ну, а что им ещё остаётся

делать, как не смеяться над тем, что нельзя изменить?

И лишь теперь облик старика проясняется полностью. Распахнув ворота гаража и выкатив

мотоцикл, Роман хватается за инструменты. Ясно-то ясно, но ведь теперь эта складка у рта должна

пройти иначе. А как? Роман бежит в дом, смотрится в зеркало у двери.

Нина собирается кормить ребятишек.

– Ты есть будешь? – не поворачиваясь к мужу, спрашивает она.

– Да погоди ты! – отмахивается Роман, пытаясь запомнить все детали.

Смугляна медленно оборачивается и