Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася

– А по-моему, то же самое. Она хочет увидеть любимого, и ждёт, когда он пройдёт мимо её окна. И вдруг ей говорят, что её просватали. Она думает, что это Леарт, и радуется, и вздыхает. И хочет его увидеть. Она больше ничего не может сделать в её обстоятельствах. Что нужно сделать?

Аяна задумалась. Что нужно сделать, если не можешь сделать сам? Текст начал всплывать в её памяти.

– Элетта, умоляю, скорее пусть придёт мой наречённый. Передай ему письмо, быстрее, торопись. Нет мочи ждать, хочу скорее увидеть его горящий взор, ведь я сама горю.

– Нужды в том нет, отец твой благородный сказал, что поведёт через неделю к алтарю тебя и жениха. Немного потерпи, а я записку передам, пусть знает, что любишь ты его, как прежде, госпожа.

– И тут входит Кадиар... Телида. И говорит, что мой жених вот-вот придёт, чтобы выразить уважение.

– И ты в радостном предвкушении оборачиваешься, но видишь большое брюхо Айола, прикрытое кустистой чёрной бородой. Вообще на эту роль предполагается чахлый, дохлый старикан, заросший, бородатый и мерзкий, но у нас нету такого. Поэтому Каладоне играет Айол.

– И я в страхе закрываю лицо руками.

Кимат повторил за ней этот жест, и Ригрета рассмеялась.

– О небеса, какое преступленье я совершила, чтоб жестоко так меня наказывать? Не верю своим глазам, вы лжёте, очи! Где Леарт? И кто мужчина этот, что наружностью своею способен до смерти любую напугать? Я в жизни не видала лиц страшнее, бровей нелепее, ужасней бороды, кривее губ и омерзительнее носа. Отец, кто он, зачем привёл сюда ты это чудище дурное... Бедная девушка. Не представляю, каково ей. Она-то ждала своего красавца.

– Да. Не отвлекайся.

– ...ты это чудище дурное, что так мрачно и холодно взирает на меня?

– И Телида, твой отец, говорит, что очень странно с твоей стороны сначала благодарить, а потом начинать выискивать несущественные недостатки.

– Несущественные?

– Аяна, ну у всех же разные вкусы. Он просто не в её вкусе. На каждого мужчину найдётся женщина, которой он по нраву. Ну ладно, почти на любого.

– Тут ты права. Ладно. Мне привели страшного жениха, он мне не нравится, и я в страхе и растерянности.

– Именно. И ты не понимаешь, что тебе делать, и встретится с Леартом тоже теперь не можешь, потому что Анкэ, то есть Алгис, твоя старая дэска, бдит. До свадьбы с тебя не спустят глаз. Никаких Леартов и прочей чепухи, пока муж не удостоверится, что ты досталась ему непорочной. А лучше – до рождения первого наследника.

– И я хожу потерянная, и Алгис таскается за мной и повторяет свои занудности. Кимат, ты не замёрз? Нет?

– Он не выглядит замёрзшим. И тут в дело вступаю я, знойная капойо. Чтобы хоть как-то тебя подбодрить, я передаю через двоюродного брата твоего красавчика письмо для него, где приглашаю на встречу. Этот брат, естественно, влюбляется в меня.

– Естественно.

– Да. Посмотри на меня, Аяна! Я воплощение страсти. Я пламя. Я  увлекаю на дно, и сразу же возношу к небесам, так, что даже не успеваешь опомниться. Как можно не влюбиться в меня?

– И мой Леарт приходит к тебе.

– Да. И его брат, Рустэ, он же Харвилл. И я даю Леарту одно из моих платьев, а Рустэ – второе. А так как Леарт строен, как кипарис...

– Что такое кипарис? Что это за дерево?

– Дерево, похожее на свечку. В общем, я даю ему одно из своих платьев и укладываю ему волосы в причёску, а потом любуюсь на него. О, как прекрасно девы юной чело, не тронутое возраста перстом, что смажет все черты однажды, будто краску невысохшую на холсте, лишив прелестное когда-то лицо и тени бывшей красоты. А ты вдвойне прекраснее в наряде юной девы, и черт твоих точёных красота так благородна, что и возраст ей не страшен. У нас в деревне про таких идёт молва: «Хоть что ты говори, но девкой был бы краше».

– И Чамэ, то есть Леарт, приходит в платье ко мне в сад. И мы гуляем, как подруги. И Рустэ изображает его капойо. Ригрета, а как Харвилл влезет в платье?

– У нас есть платье под его... талию. Элетта, то есть я, усыпляет бдительность Алгис, подсыпав той в ачте немного сонного порошка. Чтоб не нудела, как комар, над ухом, пока милуешься с возлюбленным своим ты, госпожа моя, среди прекрасных роз.

– Ни сном ни духом никто не должен знать, что был тут мой Леарт. Вот тут я как раз очень рада, но беспокоюсь, что всё вскроется.

– Вот чёрт его принёс, говорю я, и в сад входит Айол... Каладоне. В тот самый момент, когда твои уста касаются уст Чамэ.

– Нам придётся целоваться по-настоящему?

– Чмокнуть друг друга вот так, – сказала Ригрета, очень сильно вытягивая губы в трубочку. – Этого хватает. Публика в восторге. Каладоне, естественно, не понимает, но я говорю, что это нежный поцелуй, как сестринский, и Каладоне говорит Чамэ, чтобы впредь она не смела так близко подходить к супруге будущей его, потому что это нарушает все границы. И Чамэ отвечает дерзко, так, как только пылкий юноша может ответить в запале другому мужчине. Что, мол, он может жениться на девушке, но не может запретить ей видеться с подругою, с которой они как сёстры, делят все невзгоды пополам, а радости приумножают многократно. А ты, мужлан, вали обратно, в свой дом, поскольку даже не женат, а уж свои обычаи придумал, с кем может видеться Белисса из подруг.

– А девушка не могла бы так ответить? – спросила Аяна, складывая листы ровнее.

– Только очень невоспитанная. Очень. Дикая какая-нибудь. Или умалишённая. Так неуважительно кирьи не разговаривают с мужчинами. Вот капойо в пьесе – может. И разговаривает. Но только в пьесе.

Ригрета слегка оскалила белые зубки и клацнула ими, будто легонько укусив кого-то.

– И Каладоне, конечно, уязвлён, – сказала она. – Он не может найтись, что ответить, и говорит, что хотел бы ещё разок встретиться с этой подругой, надеясь, что придумает, что сказать. И снова мы ходим по саду, и Чамэ щупает тебя за талию и кладёт тебе голову на плечо, а ты млеешь. Каладоне ходит за нами и ничего не понимает, но Алгис начинает подозревать неладное, потому что уж слишком часто в последнее время её клонит в сон. Она говорит об этом Каладоне, но я подслушиваю. И в следующий приход Леарта в том платье, в котором обычно ходит он, иду с тобой я, завесив лицо вуалью.

– И мой страшный жених, чтобы удостовериться, что Леарт и вправду, как и говорит Алгис, мужчина, хватает тебя за... ну...

– Он мне суёт руку прямо в вырез платья, – рассмеялась Ригрета. – В полной уверенности, что там мешочки с песком. Но там, в вырезе, только я, и никаких мешочков. И Рустэ это всё видит. А вы с Леартом, изображающим меня, не видите, потому что идёте дальше, и что делаете? Правильно. Вздыхая сладострастно, по вьющейся тропинке мы пройдём до тех кустов, что ветви распахнут подобно дружеским объятиям. В сени цветов меня ты обними, любимая моя, оставив позади чудовище и слуг. И кусты смыкаются за ними, но Каладоне занят другим. Его репутация в опасности, а это дороже, чем любые деньги.

– Я не готов так честь свою пятнать о грудь твою, коварная Леарта. Давай замнём же это дело поскорей.

– Пять сотен золотых – и я тебе прощу, что лапал прелести невинной девы нагло, – дерзко задрала подбородок Ригрета.

– А потом ты говоришь, чтобы он и Рустэ дал три сотни.

– Да. Рустэ ведь тоже видел.

– И он даёт деньги, и мы передаём их Леарту, он выкупает меня у отца, и ты выходишь замуж за Рустэ, который не столь знатен, и может на тебе жениться.

– Да. И все счастливы.

– Вот бы в жизни всё так просто получалось.

– Просто? Аяна, эта капойо бегала как клятая между своей кирьей Лаис Белиссой, Леартом, Рустэ и Каладоне. Это в пьесе всё просто, а ты представь расстояния между богатыми домами в городе и аптекарской лавкой, где этот сонный порошок продаётся! И такие дела ведь не перепоручить...

– Ну, не все капойо же этим занимаются, верно? Если бы мы с тобой так раньше разобрались, всё было бы гораздо проще выучить. У меня мысли начинали разбегаться, как эти харвилловские буквы, уже на втором листе. Читаю и понимаю, что не помню даже предыдущую строчку.