Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася

Аяна как будто очнулась. Она сидела в комнате за рукоделием, но заскучала, и Элетта, её капойо, её единственная настоящая подруга, беспокоилась о своей кирье.

Она выпрямила спину. Она была юной кирьей дома Лаис, которая жила в ожидании своей любви, но любовь всё не торопилась к ней. Аяна мягко, но уверенно посмотрела на Ригрету.

– О, да. Хочу. Элетта, милая, так жарко в моей груди бывает иногда, я знать хотела бы, что этому причиной.

– То юность, госпожа, поёт в твоей груди. Увидишь ты мужчину, и сразу же поймёшь, коль избран он судьбой быть для тебя единственной отрадой.

Она – кирья. Она – украшение. Аяна была украшением, а Ригрета... Ригрета блистала. Она была огнём, она была страстью, когда, уперев руки в бока, хохотала над жалкими потугами Каладоне произвести впечатление бравого молодого человека. Она была единственной опорой в этом зыбком мире, в котором мнение самой Белиссы никого, кроме Элетты, в общем-то, больше и не волновало.

Айол рычал, изображая ярость, сдвигая лохматые наклеенные брови так, будто пытался раздавить между ними Леарту, дерзкую языкастую подругу своей жены, которая распустила длинные кудрявые волосы и накрашенными алыми губами тянулась к губам краснеющей непорочной кирьи Белиссы. Леарта тоже хмурилась, сжимая кулаки и выступая грудью вперёд на защиту юной кирьи, а позже, наедине с Рустэ, чьё платье трещало от натяжения, негодовала, что, будь она не в корсете, а в камзоле, надрала бы зад этому напыщенному бородатому козлу, своему дяде, который посмел претендовать на такую девушку, как Белисса.

Зрители действительно были в восторге, когда Чамэ потянулась к Аяне, и они чмокнули друг друга сжатыми в трубочку губами. Во всяком случае, негромкий всторженный шёпот и смешки можно было истолковать лишь так. Когда же бородатый Айол, нахмурившись, решительно сунул руку в вырез платья Ригреты, чьё лицо было спрятано за вуалью, зрители смеялись совершенно так же, как публика на площади хохотала над тщеславным киром, который хотел внедрить в коровнике и свинарнике городские обычаи.

Это был успех, и каждый из труппы Кадиара был причастен к нему. Аяна дрожала от восторга, когда они все вышли на завершающий поклон, и им аплодировали. Она наконец впервые за всё представление взглянула на зал. Сейчас она видела не нарядных кирио. Она увидела людей, которые радовались удачному разрешению щекотливой ситуации. Они сопереживали нежной, робкой Белиссе и её верной бойкой капойо, и теперь стояли, аплодируя и улыбаясь. Вечера, которые она провела над разбегающимися буквами Харвилла, стоили того, теперь она это определённо знала. Определённо.

– Не уверена, что это прилично, Ригрета. Позвали тебя, а не меня.

Аяна сняла сетку для волос и теперь ходила по комнате, не в силах решить, согласиться ей или всё же отказаться. Кимат спал, и девушки, которые смотрели за ним во время спектакля, уже ушли.

– Я тоже не думаю, что это хорошая идея, – тихо сказала Анкэ. – Ригрета пусть идёт, а тебе незачем.

– Анкэ, ты так говоришь, будто я собираюсь в логово каких-то людоедов. Там просто несколько кирио, просто несколько мужчин и женщин, собрались обсудить наше выступление. Я хочу послушать и ещё немного искупаться в лучах славы, раз уж искупаться по-настоящему у нас тут не выйдет.

– В постоялом дворе искупаешься.

– Но в постоялом дворе нет лучей славы. В последний раз были только лучи ненависти, я прекрасно их почувствовала вот тут, – Ригрета потрогала пальчиком затылок.

– Ты строила глазки парню, а рядом мыла столы девушка, которая на него засматривалась, и с которой, он, видимо, уже договорился, – с упрёком негромко сказала Чамэ. – Что ты ожидала?

– Да сдался мне этот её парень. Это не моя забота, что он смотрел на меня. Я не строила ему глазки, у меня ресница попала в глаз, я просто поморгала, чтобы не лезть в глаза руками. Они от этого краснеют. А этот олух подумал, видимо, что я ему подмигиваю. Будет знать. Неплохо он огрёб грязной тряпкой по ушам, да, Чамэ?

– Ох, Ригрета.

– Так что, Аяна? Пойдёшь со мной? Вместе не так неловко, – подмигнула Ригрета. – Если боишься или стесняешься, переоденься в своё красное платье. Ты в нём бледная и не будешь отвлекать внимание от меня. Да и то, какая разница, при свечах не видно. Тебе же любопытно взглянуть, что у них наверху?

Аяне было очень любопытно. Её немного задевало, что их поселили на нижнем этаже, как будто они с Ригретой и остальными недостаточно хороши для верхнего. Она помнила, как Воло нахмурился, когда узнал, что им с Кондой и Верделлом выделили комнаты на таком же полуподземном этаже в их дворе. Теперь она понимала, почему он возмутился. Он думал, что его, кира, поселили на этаже для катьонте.

– Ну же. Если почувствуешь себя неловко, просто извинись и спускайся обратно.

– Как думаешь, Анкэ? – повернулась Аяна к той. – Что мне делать?

– Аяна, я же сказала своё мнение. Зачем ты спрашиваешь снова?

– Я хочу пойти, потому что мне любопытно, но я боюсь.

– Так иди. От меня-то ты что ждёшь?

– Не знаю. И правда, что я робею? Там не людоеды, а люди, и с такими же людьми мне предстоит общаться в Ордалле. Пойдём, Ригрета.

– Но... платье?

– Так пойдём. Не хочу быть бледной.

– Тогда смотри, не замарай. Это платье Белиссы.

Они вышли в коридор и нашли катьонте.

– Кирио пригласили нас наверх, – сказала Ригрета. – Проводи, пожалуйста.

Катьонте кивнула и показала рукой на лесенку. Они вышли в холл и обогнули большую лестницу.

В доме было темно, но лестница освещалась большой люстрой со множеством свечей. У Аяны немного вспотели кончики пальцев от волнения. Она подняла голову: цепь люстры уходила куда-то наверх, на второй этаж, и выше, к потолку.

– Идите за мной, – сказала катьонте. – Наверх.

В доме пахло какими-то сладкими цветами, дымом от свечей и пылью от большого потёртого ковра, который приглушал их шаги. Они поднялись по лестнице, и Ригрета бодро шагнула в сторону открытого дверного проёма, откуда доносился шум голосов.

– Ты уверена? – спросила Аяна.

– Пойдём, не робей!

Аяна решительно шагнула за ней в освещённую жаркую комнату и остановилась на пороге.

– Добрый вечер, – сказала Ригрета, вроде бы ни к кому не обращаясь, но все, кто стояли в комнате, сразу обернулись к ним.

– О, наша талантливая актриса, – сказал какой-то мужчина, подходя к Ригрете. – Позволь угостить тебя вином.

Аяна увидела, как сверкнули зубки Ригреты в очаровательной улыбке, и она, мелькнув белыми нижними юбками, моментально проскользнула между гостями к столику с закусками.

Аяна взволнованно осматривалась. Свечи горели ярко, но пляшущие из-за приоткрытого окна тени мешали рассмотреть лица. Она лишь заметила, что дамы сидят в одной части комнаты на мягких диванах, тогда как мужчины стояли в другой стороне, что-то негромко обсуждая.

Ригрета бросила её у входа, и она не знала, куда идти и что делать. Она никого тут не знала.

– Аяна! И ты пришла. Добрый вечер.

Дулар. Ну, не то чтобы она знала его, но хотя бы видела не первый раз жизни.

– Кир Усто Дулар. Добрый вечер.

– Выпьешь вина или ачте? Вы показали замечательную пьесу.

Аяна как-то неожиданно вдруг поняла, что зря пришла. Любопытство привело её сюда, но она здесь была чужой.

– Я налью тебе ачте, – сказал Дулар.

– Спасибо, но я, наверное пойду, – пробормотала Аяна, делая шаг назад.

– Ты же только что пришла, – улыбнулся он. – Останься ненадолго.

Он выставил локоть, и она заученным лёгким жестом положила на него руку, так, как ещё Конда показывал ей. О чём говорить? Вежливость предписывает сделать комплимент. Но не ему же? Дом – безопасная тема. Точно.

– Этот дом очень красивый. Один из самых красивых, которые я видела.

Дулар подвёл её к одному из столиков и посмотрел на неё, подняв бровь.

– А ты видела много домов?

– Почти все от Димая до Арелла.

Дулар взял у катьонте небольшую чашку с ачте и передал её Аяне. Приличия предписывали слегка кивнуть и осторожно принять блюдце, на котором та стояла. Кир с улыбкой следил, как Аяна осторожно поднимает чашку и подносит к губам.