Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася

– Ты раньше была капойо в большом доме? – спросил он. – Что заставило тебя отправиться в путь? Ты, как Ригрета, будешь пытать удачи в театре крейта Алты?

– Нет. Я пока не думала об этом, кир Усто.

– Зови меня Дулар. Знаешь, я мог бы поговорить о тебе в театре. Думаю, ты могла бы выступать там, не дожидаясь бумаги об обучении. В тебе есть что-то благородное. Во всяком случае, сегодня ты исключительно естественно смотрелась в роли кирьи Белиссы.

– Спасибо.

Аяна чувствовала нарастающую неловкость. Что-то в беседе неуловимо наталкивало её на мысль, что Дулар слишком уж заинтересован. Она отпила ачте, который оказался очень вкусным, и вдохнула еле уловимый аромат цветочных лепестков от чашки. Вдруг она вспомнила запах от халата Тави. Её передёрнуло.

– Тебе не нравится ачте? – нахмурился Дулар, забирая у неё чашку и отпивая глоток. – Что-то не так?

Она растерянно смотрела на чашку, которую он тут же вернул ей. И что теперь делать?

Дулар ждал ответа, слегка наклонившись к ней. В его сундуках, видимо, хранили те же высушенные корки фруктов, отпугивающие насекомых, что Конда клал в свои вещи, и Аяна узнала запах этих коричневых корочек, исходящий от его одежды. Она вежливо и неловко улыбнулась.

– Всё в порядке. Кир... Дулар, я, пожалуй, всё же пойду. Спасибо за ачте.

29. Песня о разлуке

Она поставила чашку на столик, вежливо присела, кивнув, повернулась и вышла.

– Ох, Анкэ, – сказала она, заходя в комнату. – Как-то всё странно там у них.

– Что странно? Ты всё увидела, что хотела?

– Нет. Там жарко и всё равно ничего не видно. Я не поняла, что они там делают.

– Они обсуждают свои семейные дела и те дела, которые ведут с гостями. Это не светский приём.

– Ригрета осталась там пить вино.

– Ложись-ка лучше спать.

– Я хотела с Чамэ собраться с девушками возле конюшни и спеть им чего-нибудь.

– А, ну это пожалуйста. Дело хорошее.

Анкэ легла в кровать и повернулась к стене.

– И что там наверху? – спросила негромко Чамэ.

– Ничего. Просто разговаривают. Как мы у зимнего очага вечерами.

Аяна сняла зелёное платье Белиссы и повесила его в изножье кровати, потом поцеловала Кимата и переоделась в свой удобный красный наряд.

– Скоро будем в Чирде, – сказала Чамэ. – Может, там пригласят выступать в большие дома.

– А там обычно не приглашают?

– Это крупный город.Там всегда есть кому выступать. Но обычно, конечно, приглашают. Мы же не только ставим пьесы. Мы и сплетни разносим. Ты заметила, как кирио наряжаются, чтобы нас встретить?

– Да. Я думала, так принято.

– Так и есть. Конечно, принято. Представь, мы приедем в следующий дом и там скажем, что тут, у семьи Усто, нас встретили сухой коркой хлеба ободранные грязные кирио. Это большой урон репутации семьи. Поэтому киры нацепляют все свои драгоценности и сияют, как залив под обеими лунами. Чтобы об их мужьях нельзя было сказать дурного.

– Почему так важна эта репутация, Чамэ? Неужели её так легко...

– Запятнать. Это называется запятнать. Осквернить своё доброе имя. Понимаешь, сложно сказать о человеке, не зная его, надёжный он или не очень. Люди хотят понимать, с кем предстоит вести дела. Можно ли доверить ему корабли, товар или свою дочь? Как узнать? У нас говорят, хочешь знать о человеке больше, чем он знает о себе сам – спроси его соседей. А ещё лучше - камьеров, если есть возможность. Это и есть репутация. То, что знают о тебе. Человек, конечно, может совершать ошибки в жизни, но его способность много лет подряд следовать установленным обычаям говорит о его надёжности и благоразумии. Репутация рода строится годами, но одно необдуманное действие может её разрушить. Например, надёжен ли человек, который не смог себя сдержать и покусился на честь кирьи... или любой другой девушки? Может, в следующий раз он так же не сдержится в каком-то ином вопросе. Кто знает.

– Поэтому Каладоне предлагает деньги Элетте. Чтобы она молчала.

Аяна вспомнила сына кира Шедари. Те шесть серебряных вряд ли поправят его репутацию...

– Да. Он платит за свою ошибку либо репутацией, либо деньгами. И первое – гораздо хуже. Рано или поздно всё доходит и до Телара, и до Койта, и до Харадала, и до Падена.

– Койт и Паден? Это же... материки сверху и снизу от Ордалла.

– Сверху и снизу? Ты говоришь про карту?

– Да. На карте они сверху и снизу... На юге и на севере.

– Где ты видела карту? Карты очень дорогие.

– На одном корабле.

– Понятно. В общем, если слухи доходят туда, считай, всё плохо. Кирио трясутся над репутацией, как родители кирьи – над непорочностью дочери. К слову, тут тоже репутация важна. Отсюда и эти пьесы, про то, как родители подстраивают свидания наедине.

– У вас тут всё очень сложно.

– У нас – это в Теларе. Я из Телара. Хоть я и живу тут уже семнадцать лет, но всё равно считаю Телар своей родиной.

– Точно. Я забыла. Прости.

– Да не извиняйся. Иногда я тоже уже забываю. Хотя всё равно путаю стороны света...

Они помолчали, и Аяна прилегла рядом с Киматом. Через небольшие окна было видно тёмное небо. Масляный светильник коптил.

– Мне говорили, что летом тут очень светло.

– Да. Светает очень рано. А темнеет к десяти.

Аяна закрыла глаза и попыталась представить летний вечер.

– Аяна, проснись! Кирио легли спать! Пойдёшь с нами?

Она повернулась, зевнула и разлепила глаза. Перед ней стояла Чамэ и девушка с кухни, чьего имени она не знала.

– Легли спать? Уже?

– Это ты легла спать. Уже. А они сидели долго. На женской половине все точно легли, а значит, девушки свободны. Ты пьёшь вино?

– Иногда. Но сегодня не буду, – покачала Аяна головой. – Не-не.

– Ну ладно. Нам больше достанется. Пойдём.

– Я принесла твой плащ.

Аяна наклонилась к Кимату со светильником. Он спал крепко, и она выпрямилась, поднимая кемандже.

Дорожка негромко хрустела мелкими серыми камешками под их шагами. Было почему-то тепло, а ещё она вдруг снова почувствовала тот весенний ветер на лице, который она уже ощущала, когда ехала на Таште по лугам. Откуда? Какая весна в начале февраля?

– Вот тут. Заходи.

Сарай для упряжи был просторным. С одной стороны, у ворот, стояла телега, а в тёмном дальнем углу – накрытая грязноватыми полотнищами повозка необычной формы. Аяна подошла и приподняла угол покрывала, и лакированная поверхность блеснула, отражая светильник.

– Это дорожная карета, – пояснила Иреса. – В ней даже можно спать. На постоялых дворах перекладные лошади, и кир ездит в этой карете, когда ему нужно в город. У неё такие штуки, чтобы не трясло.

Такие штуки, чтобы не трясло! Аяна мечтала о рессорах, когда Ташта попеременно с кобылой Верделла тащил их повозку по Фадо, по тамошним странным дорогам. Вверх-вниз. Кемандже. Девушки плачут, госпожа.

Аяна размяла шею. Перекладные лошади могли бы довезти её до Ордалла довольно быстро. И тогда она придёт к Конде, и наконец увидит Лойку, и они поедут искать Верделла. Но у неё нет денег на перекладных, а ещё некуда девать Ташту.

– А знаете что? Давайте-ка я вам сыграю.

Она села на какую-то небольшую бочку и настроила кемандже, потом взяла смычок.

– Вы хотите грустное или весёлое?

– Давай весёлое!

Девушки разлили вино по кружкам и сидели, отпивая маленькими глоточками.

Она сыграла все весёлые песенки, которые знала. С рубашкой Конды под струнами кемандже больше не заглушала её голос. Они пели вместе, на два голоса, но кемандже пела свою партию без слов.

– Ты хорошо играешь. А знаешь про вдову?

– Да что это за песня такая? Меня все про неё спрашивают, но я её ни разу не слышала! Пирим, Иреса, напойте мне её, наконец!

– Аяна, она очень... ну... В общем, не надо, – сказала Чамэ. – Не знаешь, и не надо. А вам, девушки, должно быть стыдно.

– Да ну тебя, Чамэ. Вот только не надо нам тут рассказывать, что ты, взрослая женщина, не думаешь об этих вещах.