Копье и Лавр - Федор Кукин

как раз встала перед Аббасом на колени, чтобы повязать пояс на его одеяниях. Вне себя от ярости, император пнул ее коленом в лицо. Девушка вскрикнула и с шумом упала в бассейн; фонтан воды плеснул под ноги Маранию и Дарафаллу. Когда невольница вынырнула, с ее губ и ноздрей бежала кровь.

Уже в тот момент у Марания мелькнуло подозрение: почему безбожник так спокоен? Вспышка бешенства владыки не заставила колдуна даже моргнуть единственным глазом, черная фигура не сдвинулась ни на шаг. Чародей остался стоять, где стоял, и смотрел на императора с выражением спокойного любопытства.

— Так знай, Дарафалл: за свою дерзость ты и будешь расхлебывать эту куруфь!

Последнее слово означало на языке империи человеческие испражнения.

— Мараний, выйди вон!

— Но, мой император…

Взгляды Аббаса и Марания столкнулись, и у флотоводца похолодело в животе. Он понял, что испытай он терпение владыки еще хоть на минуту, и живым из дворца он уже не выйдет.

Мараний покинул зал для купаний с отвратительным чувством, что сегодня он проиграл очень важную битву.

А пакостнее всего было выражение лица Дарафалла, которое Мараний приметил прежде, чем покинул зал. На лице чародея читалось удовлетворение. Будто и гнев императора, и непрошенное приказание были именно тем, чего он ждал.

***

Усталый конь из отцовских конюшен промчался к причалу, сбавил шаг, остановился. Джохар оскалил зубы в гримасе раздражения: он узнал черный плащ и гладкое бледное лицо всадника.

— Да будет славным имя доблестного Джохара! — Баррад Дарафалл быстрым шагом подошел к принцу и склонил голову.

— Поди прочь, белая немочь. Я занят.

— Можно ли ждать праздности от принца, неутомимого духом! Увы мне! Не своей волей прибыл я тревожить могучего Джохара.

Безбожник поднял правую руку и показал принцу золотой перстень в форме солнечного диска. Знак императора, выдающий в предъявителе его личного посланца и доверенное лицо.

Джохар не признался бы в этом даже под пыткой, но в тот миг по спине его пробежал противный холодок.

— Что угодно отцу и владыке?

— Император знает о самовольном замысле принца. Поначалу неудовольствие его сулило… многие беды.

— Что же, ты пришел напугать меня?

— Вовсе нет. Я приехал сказать, что уговорил императора усмирить гнев на могучего принца. И милосердный владыка согласился с одним условием.

Такого ответа Джохар совсем не ожидал. Как бы ни был он слеп и равнодушен к чувствам нижестоящих, он знал: колдун ему не союзник, они всегда недолюбливали друг друга. Зачем же эта внезапная помощь?

— Что за условие?

— Славный принц должен взять меня с собой в поход.

Ярость Джохара была мгновенной и неотвратимой. Одним движением он схватил колдуна за ворот плаща и подтянул к себе, второй же рукой выхватил кинжал и приставил его прямо к бледному горлу.

— Шакалье отродье! Задумал украсть мою славу? Прощайся с жизнью!

Кинжал уже надрезал белую кожу, из-под лезвия вытекла струйка крови.

Но Баррад Дарафалл даже не пытался защититься. Он спокойно заглянул в глаза принцу своим единственным, темным глазом.

— Мне ли, ничтожному, тягаться в славе с сыном величайшего из людей? Да будет спокоен пылкий Джохар. Лишь его имя будет выбито в летописи на Багровой скале.

— Чего же тебе тогда надо, гиена?

— Мне надо, — из голоса чародея пропала вдруг всякая льстивость, и холодная, чуждая злоба окатила Джохара, — чтобы ни один жрец, кудесник или ученый не выбрался из Орифии живым. Чтобы храмы Орифии сравняли с землей, священные тексты сожгли, а тех, кто не отречется от своих богов, перерезали до последнего человека. Таково желание моего сердца, и ради этого усмирил я гнев императора. Не слишком ли тягостна эта просьба для благородного Джохара?

Колдун и принц смотрели друг на друга. Два хищника, в умах которых зрели смерть и страдания многих.

Джохар разразился грубым смехом и убрал кинжал с горла.

— Клянусь бородой отца! Ты, колдун, уболтаешь и саму смерть! Будь по-твоему. Не велик труд вырезать еще десяток-другой ладдийцев, когда мы готовы захватить целый город!

С единственного зиккурата Вазиры раздался мелодичный призыв.

— Но полно, время преклонить колени. Убирайся с глаз моих. Завтра на рассвете будь на моем корабле.

Баррад Дарафалл поклонился с улыбкой.

— Да будет покоен сон великого мужа.

И человек в черном зашагал прочь от пристани. Ему не было дела до вечерних молитв.

Джохар же отправился в свои покои на флагмане. Там он задернул занавеси и преклонил колени в тишине просторной каюты.

— О Хемен, праотец мой, царь среди царей. Потомок твой молит тебя: направь путь мой, не дай угаснуть храбрости в сердце моем. Силой, что ты дал мне, несу я законы и послушание в земли беззаконные и бесчинные. Да будет же со мною рука твоя.

Где-то на западе прогремел одинокий раскат грома. Джохар не сомневался, что это Податель Законов услышал его и подает ему знак. Совесть его была чиста, а лежавший впереди путь честен и ясен.

В ту ночь Джохар Хеменид спал спокойно, как мудрец или праведник.

***

Солнце взошло на востоке, и первые лучи его отразились в золотом диске, вышитом на парусе флагмана. Все было готово к отплытию.

Дарафалл взошел на борт флагмана в сопровождении двух мрачных солдат и десяти стройных рабынь с Юга. Женщин тащили на борт за ножные цепи, как скотину на поводке. Невольницы покорно шагали, опустив глаза в землю.

Джохар не стал спрашивать, зачем чародею рабыни. Если белорожий хочет все плавание блудить и развратничать, это его дело. Невольниц спустили в трюм и там закрыли.

— Поднять паруса! Курс на Запад!

Багровые паруса развернулись и вспухли, поймав попутный ветер. Двадцать боевых кораблей отделились от пристаней Вазиры и вышли в открытое море. Массивными тенями заскользили они по волнам на Запад, к мирно дремлющей Орифии.

Глава 11. Жертвенник

Первый день после праздника Тоскара выдался просто кошмарным. Голова