Дитя минувшего - Кристина Веда

за ними души. Так Марк и подошел к застывшей Мише. Он заглянул в её расстроенное и потерянное лицо. Затем посмотрел на огоньки, мелькающие во тьме, точно светлячки. Он слышал про них от старых кошек на питерских улицах.

– Это не упокоенные души?

Миша скорбно повела головой, точно кивнула, а взгляд её всё выискивал свой путеводный огонек, за которым она шла во мрак. Ради которого покинула тело. И Марк понял все без слов, лишь отвернулся, чтобы не наткнуться на свой огонек.

11 Глава, где летом начинается зима

Он вдруг перенесся на год назад и ощутил на себе взгляд родных голубых глаз. Но сердце болезненно дрогнуло, чуть не выпрыгнув из груди. Пришлось сжать ткань футболки у того места, где все сводило от боли. От этих воспоминаний и громкого, разрезающего тишину детской площадки смеха, резало глаза. Аромат улицы после дождя заполнил легкие и теперь их захотелось выплюнуть, лишь бы снять с себя покрывало скорби тех дней.

Хрустнула ветка на дереве. Шершавая кора посыпалась под ладонью Марка, когда он схватился за неё, чтобы удержать равновесие. На этот звук повернулась Миша, бесплотной тенью подплыв к сгорбившемуся Марку. Она стояла так какое-то время, пока их взгляды не встретились. Требовательный, но отстранённый, и омраченный скорбью.

Миша едва качнула на огоньки, расплывавшиеся светлыми пятнами позади, словно те играли в салочки. Но Марк лишь бросил на них беглый взгляд и опустил голову, отказываясь:

– Я не могу. Не могу увидеть в этих огоньках… – он не смог договорить и через минуту лишь выплюнул. – Не одна ты скорбишь.

Прохладный ветер мягко коснулся разгоряченного лица. Кто-то из зверей, а может духов, ощутил голод и выполз за корешками, тихо пожевывая их в стороне. Природа оживала, пока Марк хоронил родного человека в своих воспоминаниях.

А затем блеклый свет начал исчезать, это Миша уплывала в сторону очередного огонька. Прошла мимо деревьев, не страшась за свою душу, а ведь та была еще нужна!

Она скользила сквозь легкую пелену тумана, ведомая мерцающим огоньком, в котором, казалось, заключалось что-то древнее и важное, зов крови. Всё происходящее было будто во сне – зыбкое, нереальное, но отчего-то не вызывало страха. Главное – догнать свет. Поймать его. Сберечь.

Из сумрака, будто вынырнув из-под воды, появился Марк. Он все-таки пошел следом, раздраженный от своих чувств и того, что именно Миша вернула его в те скорбные дни:

– Ты готова пожертвовать собой, лишь бы найти дедушку? Отдать силу, что течёт в тебе? – он не ждал ответа, но глаза его горели. – Думаешь, он мертв?

Миша остановилась. Внезапно. Как вкопанная. Будь у неё плоть, Марк бы врезался в неё лбом, но теперь лишь прошел насквозь, вздрогнув от ледяного холода, что пробрал до костей. Перед ним всплыло её лицо, искажённое обидой, встревоженное, словно рассерженное божество. Свет, что прежде лился от неё, померк, будто сама Луна потухла.

Миша глядела прямо в душу, без слов вопрошая:

«Как ты можешь говорить такие жестокие вещи?»

– Тогда зачем гонишься за огнём, если веришь, что он жив?

По её силуэту прошла дрожь, как рябь по воде. На миг она начала растворяться, будто просыпаясь от кошмара, и всё же обернулась на огонёк. Он светил близко, звенел родным голосом, звал. Но дедушка не мог быть мертв. Не должен был.

Тогда зачем она шла за огоньком?

И она растерянно посмотрела на Марка, точно ища помощи и поддержки. Точно весь мир рушился, а он был тем берегом, на котором можно было пережить шторм. Марк ощутил это. Он тоже нуждался в ней, в её тепле, в её свете. Он понимал её боль.

И они шагнули друг к другу навстречу.

И слились в объятии.

Тело Марка покрылось клубящейся тьмой, из которой была соткана его душа. А в его ладонях задрожало сияние души Миши – тонкое, хрупкое. Это было объятие не тел, но душ, спутанных нитями, что когда-то пряла сама Морана – богиня смерти, надсмехавшаяся над жизнью. Ведь она переплела судьбы двух полубогов, противоположных по силе. Разрушительных друг для друга.

Тьму и свет.

Но ведь только в самую тёмную ночь луна светила ярче всего.

Они стояли так долго, пока силы не покинули Марка, а Миша не растаяла в его руках, вновь став бестелесной. Пустота, что пришла вслед за этим, была тягучей, вязкой, как осенняя хандра. Энергия ушла, вылетела прочь и на неё, как стая стервятников, слетелись блуждающие огоньки. Они мерцали, хищно переливались, втягивая остатки силы.

Из-за искривлённого дерева выглянуло морщинистое лицо, похожее на гриб с приплюснутым носом. Это Лесовик наблюдал.

– Нам надо возвращаться, – прошептал Марк, будто спугивая не только духов, но и свои мысли.

Миша, пробудившись, посмотрела на огни, что замкнули круг, теснясь к ней. Её взгляд метался, пока не остановился на одном, дрожащем вдали. Он светил ярче других. Но это был не дедушка. Но кто…

Сквозь тьму, затянувшую разум, Миша не могла вспомнить, не могла узнать. Но голос Марка, будто сквозь воду, пробивался к ней:

– Эти души стянулись из-за нас. Если не уйдём, ты больше не проснёшься. Не сможешь спасти никого. Если тебе всё равно хочется расстаться с силой, так отдай её на благо. Тем, кому ещё жить и жить, а не духам Нави, не Кикиморе…

Он говорил, как заклинатель, как тот, кто надеялся спасти хотя бы одного в этом гниющем лесу.

Огоньки сужали круг, протягивали лапки, трепетали на лунном свете. Кто-то уже тянулся к Мише, слизывая свет с её пальцев. И она посмотрела на Марка.

А он, будто отвечая на безмолвный зов, произнёс:

– Отдай силу мне.

Миша отступила.

Лёгкое движение, но Марк испугался, будто что-то разрушил, и потянулся к ней:

– Ты не одна, кто хочет спасти семью…

Но она уже не слышала.

Её лик покрылся рябью и растворился в темноте. Свет померк. На то место, где она стояла, слетелись огоньки. Пожирали, пылали, вылизывали землю, как оголодавшие дети пустую миску.

Марк остался один.

И лишь хриплое, заинтересованное хмыканье Лесовика за спиной напомнило, что лес жив.

И лес смотрит.

И лес ждёт.

***

Впервые за долгое время солнечные лучи застали меня в постели, а не на земле. Я потянулась под одеялом и издала странные звуки, точно кот.

Стоило раскрыть глаза, как простенькая комната гостиницы с деревяным потолком, напомнила, что я не дома и дедушка больше не позовет к столу к ароматным блинчикам и горячему зеленому чаю,