Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Коцонис Янни

В докладе указывалось, что в свете данных проблем ГУЗиЗ согласилось принять «смешанные» программы, объединяющие индивидуальную и массовую агрономическую помощь. В качестве примера «массовых» мероприятий можно указать на финансирование правительством складов, элеваторов и пунктов зерноочистки, принадлежащих кооперативам. «Индивидуальный» аспект правительственной программы на самом деле представлял собою противоречие: правительство и не могло продемонстрировать, что его денежные средства направляются на поддержку индивидуальных хозяев, да и не настаивало на этом, но в программе отмечалось, что единоличники ведут более интенсивное хозяйство и больше других нуждаются в новой технике, рабочем инвентаре, агрономических приемах и соответственно в кредитах, которые распределяются через кооперативы. Следовательно, как утверждал автор доклада, от единоличников больше, чем от других групп, следовало ожидать обращения к государственным фондам. Повсюду в России основное внимание индивидуальных хозяйств уделяется производству продукции внутри самих товариществ, а местные власти направляют непосредственные усилия на организацию частных собственников в различных типах кооперативов.

Прямые свидетельства взаимоотношений между индивидуальными хозяйствами и кооперативами были сомнительны. Тот же доклад ссылался на опыт Могилевской губернии, где в сельскохозяйственных кооперативах преобладали крестьяне с подворным и отрубным землевладением, а не держатели общинных наделов[216]. Однако читателям следовало бы учитывать высокую вероятность того, что в любых крестьянских учреждениях данной губернии индивидуальные хозяйства составят значительный процент, так как подворное владение здесь преобладало задолго до начала столыпинской земельной реформы. Другая попытка объединить индивидуализацию и кооперативное движение была связана с мелиоративными товариществами, учредить которые ГУЗиЗ предложило Государственной Думе в 1910 г. Это были товарищества для земледельцев, для которых желательные отдельные усовершенствования требовали участия в данном процессе более чем одного хозяйства (например, ирригация, дорожное строительство и незначительные земельные переделы). Чиновники утверждали, что данный вид кооперативов сможет привлечь крестьян, которые уже продемонстрировали «известную сознательность» в отношении свободы распоряжения земельной собственностью. Это означало, что крестьяне присоединятся к новым товариществам как хозяева, видящие в частной собственности достойную уважения ценность, и на этой основе уступят некоторые из своих прав коллективу. В действительности эти утверждения были лишь риторическими, поскольку предлагаемый правительством закон о мелиорации не требовал, чтобы члены такого кооператива непременно являлись частными земельными собственниками: они вполне могли быть и общинниками[217].

Возможно, наиболее символичным проявлением отхода от установки на индивидуализацию стало финансирование коллективного сельского хозяйства. В 1910 г. Комитет по землеустроительным делам одобрил положения, по которым товарищества могли покупать землю, используя для этого государственные ссуды, а их члены — обрабатывать эту землю, совместно используя имеющийся рабочий инвентарь[218]. Вместо того чтобы дробить землю на мелкие участки, как это обычно делали крестьяне Европейской России, инициаторы новых форм хозяйствования планировали сформировать «семейно-трудовые группы», чтобы «вести хозяйство коллективным трудом нескольких дворов». Эта «коллективная обработка земли» позволяла крестьянам возделывать крупные земельные участки, что было более рационально и эффективно. Когда местный агрономический персонал поднял этот вопрос на своих съездах и собраниях, а также в специализированных журналах, коллективное хозяйствование стало изображаться в качестве реальной альтернативы индивидуализации и частной собственности[219].

Таким образом, кооперативы стали главной составляющей аграрной политики в период после 1910 г. В сущности, любое правительственное учреждение, которое занималось делами крестьянского хозяйства, использовало их в качестве посредников и охотно финансировало; в результате все виды кооперативных учреждений стали чаще и чаще упоминаться в официальной периодической и монографической литературе. Совсем не случайно значительный рост кооперативного движения произошел именно после 1910 г.: он последовал за существенным притоком финансирования от ГУЗиЗ, Министерства финансов и земств. Как указывалось в отчете ГУЗиЗ, 1911 год стоит особняком «в истории наших сельскохозяйственных товариществ»: почти половина из существовавших в январе 1912 г. на территории Европейской России кооперативов появились в течение предыдущего года (229 из 512), а из 1361 действовавших в январе 1914 г. почти 80 % было основано в период с 1910 г. Еще 1800 артелей было основано в Западной Сибири к 1914 г., причем большинство из них постоянно получали ссуды от государства и контролировались государственными инструкторами[220].

Министерство финансов увеличило финансирование кредитных кооперативов с 1910 г. Общая сумма ссудных капиталов, направленных через Государственный банк кооперативам, составила 21 млн. руб. в 1909 г. и 150 млн. руб. в 1914 г.[221] Число товариществ за тот же период почти утроилось. В общей сложности, в январе 1910 г. существовало около 3600 кредитных товариществ, а в январе 1914 г. — уже 9500, 95 % из которых успели получить ссуды от Государственного банка[222]. (Зато рост числа ссудо-сберегательных товариществ, которые не получали государственных займов, был сравнительно малозаметен.) Министерство финансов также увеличило выплаты земствам, чтобы помочь им курировать и финансировать кредитные кооперативы через земские кассы. Из 232 губернских и уездных земских касс, существовавших к концу 1914 г., 2/3 были открыты за период с 1911 г., и все они получили субсидии Государственного банка на общую сумму более 14 млн. руб. Те земства, которые не открывали касс, чаще всего финансировали кооперативы непосредственно через земские управы[223].

Однако простой рост числа кооперативов и сумм их кредитования не означал ничего особенного для современников; гораздо важнее было то, для каких целей эти организации были предназначены и какую концепцию социально-экономической организации они собой представляли. Реформаторы призывали к широкому использованию ипотечного кредитования в кооперативах с целью воплотить в жизнь новое понимание крестьянства как потенциально зрелой части общества, способной вскоре присоединиться к не-крестьянам в виде группы собственников. Но к 1910 г. правительство и земства уже финансировали систему, для которой вопрос о собственности был иррелевантен. Проще говоря, залог недвижимости в существовавших кооперативах любого типа был незаконен. Каждый раз, когда одна часть правительства издавала какие-либо положения, содержащие хотя бы намек на разрешение залога крестьянских земель, другая часть кабинета во главе с Министерством финансов, не привлекая излишнего внимания к данным законоположениям, выпускала особые правила, которые их отменяли. Так произошло и в 1906 г., когда Указ от 15 ноября о залоге надельных земель был тут же снабжен правилами от 29 ноября и 11 декабря того же года, запрещавшими кооперативам закладывать какую бы то ни было крестьянскую землю. Когда Государственная Дума в июле 1912 г. приняла закон, который вроде бы допускал определенную возможность залога таких земель, Министерство финансов тут же недвусмысленно исключило из залога все имущество, составлявшее «необходимую» принадлежность крестьянского хозяйства. Сюда входили надельная земля (будь то выделенная или общинная), весь инвентарь, необходимый для производства и существования, а также большая часть вненадельных земель[224]. У реформаторов было достаточно аргументов в пользу взаимосвязи между земельной реформой и деятельностью кооперативов. Однако итог дебатов 1906–1910 гг. не позволял ни правительству, ни любому другому организатору кооперативов требовать залога недвижимости для крестьян[225]. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, в 1915 г. Сенат, высшая судебная инстанция империи после царя, подтвердил принцип неотчуждаемости крестьянских земель для всех без исключения кредитных учреждений[226].