Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

он помнил, что в Высочайшем рескрипте от 8 июня 1899 г., в ответ на прежние подобные домогательства финляндцев, было с высоты Престола изречено обещание, что манифест 3-го февраля должен остаться «непоколебимым и впредь».

Вообще Николай Иванович Бобриков спокойно и терпеливо пытался разными путями вразумить, что закон 3 февраля 1899 г. ничего, в сущности, нового в себе не заключал, так как лишь улучшил и закрепил существовавший ранее уже порядок, и ничем не уменьшил финляндских прав и власти сейма. Чтобы успокоить взволнованные умы, генерал-губернатор предложил сенату принять соответствующие меры к правильному толкованию манифеста. Сенат отказался. Тогда Николай Иванович сам написал циркуляр, но губернаторы не пожелали ему содействовать, а некоторые магистраты положили циркуляр под сукно.

Пререкания по поводу манифеста 3 февраля продолжались очень долго. В растолковании его значения приняли участие и некоторые западные писатели. Английский публицист Стэд писал: мы, англичане, имея перед собой гладстоновский проект самоуправления для Ирландии, никак уже не можем говорить, что манифест 3-го февраля нарушает основные начала самоуправления. Ирландцы, прибавляет Стэд, признали бы себя счастливыми при порядках, предложенных финляндцам, а последние между тем подняли шум на весь свет о том, что их «конституция» нарушена, и что в Финляндии произведен государственный переворот.

Подобно Стэду в Англии, Герберт Жанвиль Броун в Америке своим сильным словом осуждал недостойное поведение финляндцев. В «The Washington Post» г. Броун выступил с горячей и обстоятельной статьей «Россия и Финляндия». «Я ознакомился с официальными документами, касающимися положения вещей, — пишет он, — и всею силой фактов был принужден прийти к заключению, что Россия действует по отношению к Финляндии совершенно так, как поступили бы Соединенные Штаты по отношению к одной из территорий при тех же обстоятельствах».

Профессор Рем (из Эрлангена) указал на подчиненное положение Финляндии. А из природы подчинения, по его мнению, вытекает, что правитель главного государства по отношению к подчиненной стране пользуется не только правами ее главы, но и полномочиями правителя главного государства. Следовательно, Его Величеству принадлежат не только полномочие по отношению к Финляндии, как Великому Князю, но и как Императору, то есть Правителю Российской Империи. Издавая манифест 3 февраля, Монарх России мог действовать исключительно в качестве Императора, как главы верховного (суверенного) государства, а не Великого Князя Финляндии.

Швед Georges указывал на то, что издания манифеста требовали интересы русского государственного единства и Финляндия, какими бы правами и привилегиями не пользовалась, не может тормозить его. Объединение составляет жизненное условие всякой державы. Кроме того, манифест отнюдь не коснулся внутреннего управления Финляндии.

Прошло четыре года со времени издания манифеста. Стад забыл свой первоначальный отзыв о нем и, в открытом письме на имя B. К. Плеве, поставил издание манифеста в число обвинений, возводимых им на русское правительство. B. К. Плеве ответил Стаду, сказав между прочим: «Основная задача государственной власти — Благо управляемых — может быть достигнуто лишь совместным трудом власти и населения. От участников этой совместной работы требуется, с одной стороны — признание населением обязательности для него общегосударственных целей, а с другой — признание пользы для государства от самодеятельности его составных элементов. Вот почва, на которой должны сойтись в общей работе власть и общественная самодеятельность. Сочетание единой государственности и местной автономии, самодержавия и самоуправления, есть принцип, который следует принимать во внимание при оценке действий русского правительства в Великом Княжестве Финляндском. Манифест 3 февраля 1899 г. служит не отрицанием, а подтверждением указанного руководящего начала нашего государственного управления. Манифест дал сочетание самодержавия и самоуправления без серьезного умаления прав последнего... Манифест не затронул организации ни одного из местных национальных установлений Княжества. Местный уклад Финляндии остается незыблемым... законы, обеспечивающие провинциальную автономию Финляндии, сохраняются».

Первые ходатайства сената по дополнению манифеста 3-го февраля 1899 г. были отклонены. Но затем, когда надлежало произвести некоторые изменения в сеймовом уставе, сенат вновь стал хлопотать о перечне предметов общегосударственного законодательства. — Генерал-губернатор остался при прежнем своем мнении о невозможности составления исчерпывающего перечня и несвоевременности такого проекта, в виду брожения в крае, во время которого агитаторы могли истолковать новое мероприятие, как уступку, свидетельствующую о слабости власти. Министр статс-секретарь не разделил воззрений начальника края и склонен был первоначально даже к тому, чтобы сенат выработал «проект сеймового предложения, определяющего круг дел, кои, относясь к предметам общеимперского законодательства, не подлежат решению земских чинов». Тогда генерал-губернатор стал настаивать на том, чтоб «сенат представил проект перечня общегосударственных законов, как свое собственное мнение», и таким образом не было бы дано никаких обещаний, могущих возбудить неосуществимые надежды. Дело кончилось тем, что испрошено было Высочайшее разрешение предоставить сенату, «не предрешая дальнейшего направления дела», разработать «подробные предположения о делах, имеющих быть отнесенными к общегосударственному законодательству».

После смерти Н. И. Бобрикова была учреждена особая комиссия по разграничению общегосударственного законодательства от местного финляндского. Финляндцы сделают, конечно, все, чтобы при посредстве этой комиссии осуществить свои домогательства, кои должны приблизить их местное самоуправление к государственной самостоятельности. Если будет составлен перечень предметов общегосударственного законодательства и перечень этот станет утверждаться «с согласия» сейма, то впредь с Финляндией придется ведаться, как с отдельным государством, которое будет ставить свои условия Верховной Власти Империи, при желании последней провести тот или иной общегосударственный закон. России придется «входить в соглашение» с финляндским правительством, как с договаривающейся стороною. «Но в каком же государстве, — если только оно не находится накануне своего разложения, — правительство может подчиниться такому своеобразному требованию одной части подданных»?! — спрашивал Ф. П. Еленев.

Установление такого порядка, которого добиваются финляндцы, противоречит истории России, основам ее политического бытия, а из них прежде всего ее государственной нераздельности. Обстоятельства между тем благоприятствуют финляндцам: Россия занята тяжелой войной на Востоке, а внутри Империи видны зловещие признаки разложения и серьезных неурядиц...

Таким образом, манифест 3 февраля 1899 г., изданный в целях объединения Финляндии с Россией, может явиться началом полного их размежевания и разобщения, вследствие того, что финляндские представители действуют энергично и последовательно по строго обдуманной системе, а представители русской политики этой окраины, как говорит тот же Еленев, часто не имеют ни обоснованного плана, ни национального самолюбия.

IV. Улучшение быта русских

В государственной работе на Финляндской окраине, генерал-губернатору приходилось иметь постоянно перед собой две цели: с одной стороны необходимо было направлять все к политическому единению с Империей, а с другой — поднять и поддержать русское дело, которое низведено было до едва заметного фактора в жизни края. Н. И. Бобриков сумел согласовать