Золотая свирель. Том 1 - Ярослава Анатольевна Кузнецова

– Осень на носу.

– Может, мне повезет до холодов.

Он еще раз улыбнулся, ритмично застучал пальцами по столешнице, прикрыл глаза, выпрямился:

– Горстка битого стекла

Или – выходка природы,

Та, что в сумерках породы

Гранью неба расцвела?..

Словно вырвал из затылка

Боли ржавую иглу —

Руку в красном,

Позабыл как

Оказался на полу.

Пыль алмазная в углу и…

Разбитая бутылка…

Он оборвал себя, прикусив губу и хмурясь. Тонкие пальцы продолжали выстукивать неровный ритм.

Меня опять передернуло от его голоса. Самый звук его, шершавый, ломкий как сухая трава, отдающий дымом и старой гарью, со множеством изломов, зазубрин и заусенцев расцарапал мне слух. У меня запершило в горле, словно я вдохнула эту самую алмазную пыль. Я поспешно проглотила остатки молока.

Далеко, на стенах Бронзового замка ударил колокол. Третья четверть пошла. Полдень.

Я подумала о Амаргине и о том, как буду выкручиваться, когда он обнаружит, что в гроте побывал чужак. Я не сомневалась, что он это обнаружит. Главная загвоздка – убедить его в необходимости моего союзника в городе. Однако слышала я такую поговорку: то, что знают двое (то есть мы с Амаргином) – тайна, а то, что знают трое – знают все на свете. Но мне ведь нужен кто-то, кому я могу довериться!

А почему не грим, вдруг пришла в голову мысль. Почему не грим? Разве не для этого Амаргин нас познакомил?

Ох, предчувствую, отберет он у меня свирельку…

* * *

Сумерки

Я протерла глаза и села. Ирисов плащ подо мною свалялся и был замусорен песком и палой листвой. Сквозь свисающие каскадом ивовые ветви просвечивала вода, ровного, бесплотно-серебряного цвета, сплошь изузоренная звездами водяных лилий и желтым крапом кувшинок. Вокруг стеной стояла трава. Ко мне, в сумерки живого шатра, заглядывали таволга и водосбор. Воздух, неистово свежий, до предела насыщенный запахом воды и водных растений переполнял легкие. Я вздохнула поглубже – и захлебнулась. Меня не хватало, чтобы полностью воспринять этот букет.

За спиной, на берегу, слышались голоса.

– Почему? – Голос Ириса, тихий и летящий, словно шелест листвы. – Ты знаешь сам, я не могу, не умею этого делать. Я не делал этого никогда. Если это сделал кто-то иной, то я его не видел, и ничего о нем мне не известно.

– А она что говорит? – спросил другой голос, погрубее и поглуше.

– Она говорит, что не помнит. Знаешь, я нашел ее на отмели, в тростниках, чуть выше по течению. Она была связана по рукам и ногам, и лицо у нее было замотано, а во рту торчала тряпка. Я очень долго ее разматывал, потому что мой нож не резал эти веревки. У нее рассечен лоб, разорваны губы. Спина исполосована, руки и плечи – сплошной синяк. Ты хочешь сказать, она сама себя изувечила и связала?

– Они на все способны, – заявил еще один голос, сдержанно-звучный, в нем отдаленно слышался металл.

– Ты не прав, Вран, – укорил его Ирис, – вот зачем ты так говоришь?

– У меня есть на это причины.

– Все равно ты не прав. Случайность, стечение обстоятельств – вот где надо искать ответ. А потом – это же река. Водный путь открывается чаще, чем какой-либо другой. Амаргин знает.

– Смертные! – с презрением бросил голос, в котором звенел металл. – Они ищут всякую мразь себе в подселенцы, потому что собственной силы и собственной воли у них хватает только на сглаз и порчу. А обретя паразита, ломятся без дороги, как слепой медведь, учуявший съестное. Не так давно мы в этом лишний раз убедились.

Я попыталась раздвинуть траву и ветви, чтобы разглядеть беседующих, но с этой стороны ивовый куст оказался совершенно непролазным. Тем более я побоялась трещать и шуршать ветками. Я закусила губу – похоже, не все здесь такие доброжелательные как Ирис…

– Ты опять за свое, Вран, – в глуховатом голосе прорезалась усталость. – Ненависть делает тебя каким-то ограниченным. Тебя послушать, так этим, как ты говоришь, паразитам, только и забот что досаждать тебе.

– Скажи спасибо, что в тебе не сидит эта дрянь, Геро. Иначе я бы с тобой не так разговаривал.

– Я слышал, как ты разговаривал с тем, в ком сидит эта дрянь, – как ни странно, но обладатель глуховатого голоса улыбался. – Вернее, с той…

– А вот это совершенно не твое дело!

– Брат, не надо, – попросил Ирис. – Мы все знаем, что ты их не терпишь. Ты можешь проверить сам, но здесь совсем другое. Я чувствую такие вещи, я бы сразу тебе сказал.

– Ты не знаешь их коварства, Ирис. Тебя, мальчишку, любой демон обведет вокруг пальца. Они умудряются прятаться даже от меня.

– Ты частенько ищешь там, где ничего нет, – фыркнул глухой голос. – У тебя мания преследования, Вран.

Пауза, наполненная тонким плеском воды и перекличкой водяных курочек в камышах.

– Крови фолари в тебе не больше стакана, – заговорил тот, кого называли Враном. Голос у него опустился на полтона ниже, металл в нем громыхнул более чем отчетливо. – Но только она и спасает тебя, дурак. Только благодаря ей ты на что-то способен. Все равно ты вожжаешься с полуночной мразью, и меня не удивляет, что ты, как и твои соплеменники, ищешь силу в этой проклятой пропасти.

– Может, хватит ерунду пороть, Чернокрылый? – с некоторым раздражением буркнул владелец глуховатого голоса. – Я равен тебе, и ты это знаешь. Или желаешь еще раз проверить, чего я стою? Нет? Тогда оставим этот спор. А что касается моих соплеменников, то они находят союзников не только в Полночи, и это ты тоже прекрасно знаешь. Так что кончай передергивать.

– Не зли меня, Геро.

– Я тебя не злю, ты сам злишься. На пустом месте, похоже. Босоножка, давай-ка, покажи свою игрушку.

– Если у смертной нет союзника, – жестко заявил Вран, – значит, путь открыл кто-то другой. В любом случае я хочу знать, чьих это рук дело.

Бесшумно раздвинулись кусты. Приподняв ветки, в мое убежище нырнул Ирис. Мне показалось, он бледнее, чем я запомнила.

– Ох, ты не спишь…

– Кто там, Ирис?

– Волшебники. Хотят поговорить с тобой.

Я испуганно поежилась:

– Они чем-то раздражены? Один, кажется, очень зол. Это из-за меня?

Ирис успокаивающе поднял ладонь:

– Тебе нечего бояться. Брат думает, что в тебе сидит паразит, но это не так.

– Какой еще паразит?

– Нет в тебе никакого паразита. – Ирис с улыбкой покачал головой. – Внутри тебя много непонятного, но