Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

В основной редакции «Гербария» героя также одолевают сомнения насчет того, стоит ли ему стремиться на волю: «А, может, всё провертится / И соусом припра-вится, — / В конце концов, ведь досочка — / Не плаха, говорят», — как и в более позднем стихотворении: «Я суеверен был, искал приметы, / Что, мол, пройдет, терпи, всё ерунда» («Мой черный человек в костюме сером!..»). Причем черновой вариант «Гербария»: «А может, всё исправится, / Притерпится да слюбится?» (АР-3-6), — напоминает размышления лирического героя в «Двух судьбах» (1976 — 1977): «Заскрипит ли в повороте, / Крутанет в водовороте — / всё исправится». Совпадает даже рифма «исправится — нравит(ь)ся» («Мне даже стали нравиться / Молоденькая осочка / И кокон-шелкопряд» ~ «На себя в воде любуюсь — / очень нравится!»).

Оценивая свое положение, он размышляет, что хоть это и насильственная несвобода, но всё же не смерть, и надеется, что сможет привыкнуть. Однако вскоре осознает, не сможет это сделать, и поэтому говорит: «Пусть что-нибудь заварится», — как уже было в песне «Оплавляются свечи…» (1972): «Пусть придет что-нибудь».

Перед тем, как продолжить анализ «Гербария», проведем параллели между ним и «Балладой о гипсе» (1972), где на главного героя наехал «самосвал в тридцать тысяч кило» и «скелет раздробил на кусочки».

Самосвал здесь явно является образом чего-то громадного, что «наехало» на героя и «раздавило» его[1741]. Это наводит на мысль о политическом подтексте. Сравним в других произведениях: «Но понял я: не одолеть колоссаХ» («Песня автомобилиста», 1972), «Такую неподъемную громаду / Врагу не пожелаю своему» («Штангист», 1971). А в посвященном Марине Влади стихотворении «Я верю в нашу общую звезду..» (1979) встретится такая строка: «Бил самосвал машину нашу в лоб».

Встречался самосвал и в одной из ранних песен: «Но налетел на самосвал, / К Склифосовскому попал» /1; 35/. Кстати, и в этой песне, и в «Балладе о гипсе» герой после того, как его сбивает самосвал, попадает в больницу, то есть оказывается в ситуации несвободы. Сравним еще в одном автомобильном стихотворении: «Но бежать нельзя — лежать до свадьбы / У Склифосовского» («Не гуди без меры, без причины…», 1972/3; 181/).

В «Балладе о гипсе» имеется и такая строка: «Жаль, был коротким миг, когда наехал грузовик», — напоминающая черновик стихотворения «Я верю в нашу общую звезду…»: «Бил грузов<ик> машину нашу в лоб» (АР-3-140). А КГБ, как известно, любил сбивать неугодных людей при помощи грузовика[1742].

Что же касается «колосса» и «неподъемной громады», то они фигурируют также в «Марше футбольной команде “Медведей”» (1973) и в стихотворении 1976 года, где речь пойдет о тоталитарной власти: «Растревожили в логове старое Зло, / Близоруко взглянуло оно на Восток. / Вот поднялся шатун и пошел тяжело — / Как положено зверю, свиреп и жесток».

А теперь обратимся к параллелям между «Балладой о гипсе» и «Гербарием».

В обеих песнях встречаются различные образы несвободы: «Вот лежу я на спине, / Загипсованный» = «А я лежу в гербарии, / К доске пришпилен шпилечкой».

Лирический герой испытывает боль: «Задавлены все чувства — лишь для боли нет преград» = «И пальцами до боли я / По дереву скребу», — а также злобу и обиду от несправедливости: «И грудь мне давит злоба и обида» /3; 186/ = «Я злой и ошарашенный / На стеночке вишу. <…> Но в горле горечь комом»; страдает от тоски: «Того гляди, с тоски сыграю в ящик» = «А я лежу в гербарии, / Тоска и меланхолия» (АР-312); и мечтает о любых переменах: «Балкон бы, что ли, сверху или автобус пополам — / Вот это боле-мене подходяще!» = «Пусть что-нибудь заварится!».

Кроме того, в черновиках «Баллады о гипсе» герой сравнивает себя с насекомым: «Словно кокон, лежу, загипсованный» /3; 402/, - а в «Гербарии» к этой категории власти причислят его самого: «Итак, с ним не налажены / Контакты, и не ждем их, — / Вот потому он, Гражданы, / Лежит у насекомых».

Между тем под влиянием красивой женщины герой готов примириться со своим пребыванием в гипсе и в гербарии: «Под влияньем сестрички ночной / Я любовию к людям проникся, / И клянусь, до доски гробовой / Я б остался невольником гипса» = «А может, всё провертится / И соусом приправится? / В конце концов, ведь досочка — / Не плаха, говорят. / Всё слюбится да стерпится — / Мне даже стали нравиться / Мо-

лоденькая осочка / И кокон-шелкопряд» (ситуация с «примирением» представлена и в «Чужой колее»: «Условья, в общем, в колее / Нормальные»). Однако наряду с этим в обоих случаях присутствует стремление героя вырваться на свободу: «Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков» = «Пора уже, пора уже напрячься и воскресть! <.. > За мною — прочь со шпилечек, / Сограждане-жуки!». Поэтому он в положительном контексте говорит о драке: «Мне снятся драки, рифмы и коррида» (АР-8-176) = «Дрались мы — это к лучшему: / Узнал, кто ядовит».

Однако если в первой песне герой смиряется с несвободой и его стремление освободиться из-под гипса остается лишь в мечтах и во сне, то в «Гербарии» он и его соратники по борьбе совершают революцию и освобождаются от оков. Более того, в концовке «Баллады о гипсе» герой даже испытывает удовольствие от нахождения в гипсе: «Вот я давно здоров, но не намерен гипс снимать: / Пусть руки стали чем-то вроде бивней, / Пусть ноги опухают — мне на это наплевать, / Зато кажусь значительней, массивней. / Я под гипсом хожу ходуном, / Наступаю на пятки прохожим, — / Мне удобней казаться слоном / И себя ощущать толстокожим».

Вообще «Баллада о гипсе» строится на приеме самоиронии: герой уже не только привык к гипсу, к несвободе, но и безумно счастлив, что его сбил самосвал: «Повезло! Наконец повезло!», «Жаль был коротким миг, когда наехал грузовик», «Ах, это просто прелесть — сотрясение мозгов, / Ах, это наслажденье — гипс на теле!».

Единственное, что мучает героя, — это сны. Ему так понравилось его состояние, что сны для него — «как острый нож для инвалида»11: «Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков, / Мне снятся свечи, рифмы и коррида»[1743] [1744] [1745]. Именно во сне — когда нет никаких ограничений и запретов — в полной мере проявляется бунтарский дух поэта: «Лишь во сне долгожданные